Волны любви. Маленькие семейные истории - Диана Вран

полный рост и увеличена в высоту примерно на две трети стены. Они стояли чуть вполоборота друг к другу, крепко сцепившись руками, и открыто и весело смотрели на меня. Отец был в светло-сером костюме, а мама в платье нежного персикового цвета. Красивые, нарядные, молодые. И счастливые.

Когда туман в моей голове рассеялся, я сообразил, что отец, живой, а не нарисованный, сидел рядом. Мы сидели и молчали. Два романтика. Один, взрослый, — настоящий. Другой, растерянный подросток, — будущий. Повод пустить слезу был шикарный. Думаю, что в эту минуту отец простил бы мне даже истерику, хоть с прологом, хоть с эпилогом. Но я не проронил ни слезинки. От портрета, от сидевшего рядом родного человека на меня наплывали волны любви и счастья. Я думал. Думал о том, что у меня была самая лучшая в мире мама и что у меня есть самый лучший в мире отец. А еще о том, что я люблю бабушку, и брата, и Лину, и тетю Тамару с Артёмом. И маленькую Лизу тоже.

В марте у Артема родилась сестричка Лиза. Артем прислал мне ее фотографию, и я немало повеселился, рассматривая удивленно-глупое выражение ее личика. Точь-в-точь как у деда Ильи, когда он сообразил, из чего мы с Артёмом пытаемся сплести снасть для ловли крабов, — из веток молодой яблоньки, найденной нами в дальнем углу сада.

Дед Илья хватал Артема то за одно ухо то за другое и орал:

— Московские бездельники! Безобразники! Раздели бедную яблоньку, как глупую девчонку! Насильники! Хулиганье садовое!

Матросским юмором он сыпал в любой ситуации.

Когда я вырасту, у меня тоже будут дети, и я их буду любить даже больше, чем всех остальных людей. Нет, вернее, не так. У меня же сначала будет жена! Мы будем любить друг друга и будем очень счастливы. Железно!

Когда мы выходили из комнаты, я зачем-то обернулся и заметил на портрете себя. Я подошёл и положил руку на едва различимый под складками платья бугорок маминого живота.

Змея

Как-то раз, когда мне было десять лет, мы с бабушкой пошли навестить могилу отца.

Отец погиб в тот же год, когда родилась я. Его имя, искусно выбитое на могильной плите, как и рассказы бабушки о нем, совершенно не трогали мое сердце, и я не любила приходить сюда.

Могильный холмик щедро оброс камнеломкой. Длинные плети закрыли плиту почти целиком, по какой-то мистической причине обходя надпись и небольшой вазончик для цветов.

Бабушка протянула мне букет сухоцветов и попросила поставить в вазу. Я наклонилась, протянула руку с букетом и замерла.

Из вазона на меня смотрела немигающими глазами змея. Длинный, толстый, блестящий червяк. Наверное, это был обыкновенный ужик. Но я впервые видела такое существо, и меня сковал ужас.

Бабушка стояла сзади и не видела, что происходит со мной. Она прикрикнула и в раздражении стукнула палкой по камню. От стука змея очнулась, быстро выползла из вазона и скрылась в траве.

Через несколько дней с бабушкой случился инсульт. В ту же ночь мне приснилась змея, и я поняла, что тогда на кладбище мне был знак.

Через пять лет, за несколько дней до бабушкиной смерти, когда меня предупредили о предстоящем неизбежном событии, я убежала в горы и долго бродила по козьим тропам. Я забралась довольно высоко. Уже и лес начал редеть, и сверху наползали ночные тени. Надо было возвращаться домой.

Перед спуском я присела передохнуть на большой камень. Под ногами что-то зашуршало. Наклонив голову, я успела заметить исчезающий в зарослях голубики змеиный хвост…

* * *

В ту поездку аэропорты Евросоюза закрывались один за другим из-за забастовок диспетчеров. Добираться до места сбора рискнули окольными путями. Часть нашей группы, в том числе и я, застряла на несколько дней в Барселоне. Решили плыть морем до Каира, а оттуда уже самолетом до места назначения. Время до отплытия нашего лайнера коротали в небольшой гостинице недалеко от морского порта. Скуку разгоняли игрой в карты, прогулками по городу, переговорами с другой частью группы, также сидевшей в неопределенности в Афинах. Наш путь лежал в Пакистан на гору Нанга Парбат. Мне предстояло впервые восходить так высоко. Поэтому меня немного потряхивало. А ещё беспокоило странное поведение Вальтера.

Накануне моего отъезда в ночь с четверга на пятницу Вальтер не пришел ко мне в спальню. Четверг был нашим постоянным днём в неделю чуть ли не с первых лет совместной жизни. Мы оба не могли похвастаться знойным темпераментом. Я прождала его до двух часов ночи. В конце концов заснула и утром встала невыспавшаяся с головной болью. Вальтера уже не было дома. Ещё не было случая, чтобы муж не проводил меня до аэропорта. Тревога не покидала меня всю дорогу вплоть до Испании. Накрывшие нас здесь безделье и неопределенность усугубили мою нервозность.

Возможно, причина в неудавшейся командировке в Москву, откуда он только что вернулся? Вальтер был погружен в себя, обдумывая, как доложить отцу о провале своей поездки? Дядя был нетерпим к промахам сотрудников и изобретателен в методах наказания. Но почему же он не поговорил со мной? Да и черт с ним, что не поговорил! Он же мог просто пожелать мне доброго пути, хотя бы по телефону?!

На четвертый день во время прогулки я добрела до вокзала, купила билет на ближайший поезд, следовавший до Лиона, и в пять часов утра была дома в Вюрцбурге.

Похоже, Вальтер здесь больше не появлялся. Посреди прихожей стояли мои домашние туфли. Ожидая мужа до последнего, а потом собираясь в спешке, я бросила их здесь и побежала к ожидавшему меня такси.

В полдень я позвонила в офис компании своей подруге Марте.

— Лина, ты разве не в Пакистане? Я думала, что ты уже с пуштунами зажигаешь. Сижу, вся обзавидовалась.

— Марта, какие пуштуны, черт побери! Я завязываю с альпинизмом. Ты не знаешь, где Вальтер?

— Нет, не знаю. Могу предположить. Старик уехал по делам в Вену. Вальтер мог заняться какой-нибудь подработкой. И правильно делает. Старик держит его в черном теле, будто и не сын вовсе. У