Птичка для пилота - Евсения Медведева

Хотелось тишины и спокойствия, и я её получила. Плотной, густой грозовой тучей меня стало накрывать, как куполом, под которым было тихо и спокойно…

– Милая… – вдруг раздалось справа, и темнота стала расступаться. Мамин голос звучал издалека, потом все отчетливее и отчетливее. Она словно шла ко мне, говорила нежности, а потом затянула любимую колыбельную. Эту песню я помнила с детства, мамин голос с годами становится все тише, иногда переходил на шёпот, потому что петь без слез она её уже не могла. А сейчас голос был полон тревоги и громче, чем обычно, словно она пыталась докричаться до меня…

– Привет, дочь, – надо мной возникло лицо отца, как только я открыла глаза. Сердце забилось со скоростью света, а лицо загорелось внезапно прильнувшей кровью.

– Привет, – говорить я не могла, потому что во рту было сухо, а слизистая словно изрезана в клочья.

– Собирайся, – строго сказал отец и исчез из поля зрения, я повернула голову и увидела, что лежу на диване, а напротив меня в кресле, прижавшись друг к другу сидят родители. Мамино лицо было опухшим, а глаза красными, она теребила край светлого кардигана и кусала губы.

– Танечка, – Мама подошла и положила голову мне на грудь, словно слушала сердцебиение. – Опять… Опять!

– Мам, все хорошо. Просто я переела пирожков, – воспоминания, как пазл, стали складываться в единую картину. – А где Лина?

– Она помогла мне дотащить тебя до дома и ушла к себе, наотрез отказавшись заходить, – Мама старалась не плакать.

– Родители, любимые мои, все хорошо. Просто я ощутила что-то странное… словно прошлое вернулось и паутиной затягивается вокруг меня. Мне стало душно и нечем дышать!

– Мы сегодня останемся здесь, – отрешал отец и пошёл к бару, чтобы налить себе коньяк.

– Нет, – я поднялась, чтобы сесть на диване. – Я сегодня побуду в тишине, а завтра все станет по-прежнему. Обещаю.

– По-прежнему? – вдруг вскрикнул отец. – Да ты понимаешь, что это может произойти в любой момент?

– А ты понимаешь, что нет? – довольно грубо ответила ему я, чеканя каждое слово. – Это паническая атака, триггером послужили воспоминания.

– Я рад, что ты это выучила, но, к сожалению, тебе придётся поехать с нами. Поживешь на виду у родителей, чтобы всем было спокойно…

– Спокойно будет только вам, – я аккуратно подняла маму и встала с дивана, стараясь не шататься, чтобы попытаться малой кровью отстоять своё право на свободу. – Мне хорошо здесь, и никуда я не собираюсь.

– Вот так? – зашипел отец, осушив стопку.

– Вот так! – передразнила я его.

– Тогда мы остаёмся здесь! – рявкнул он и со всей силы шлепнул по столешнице рукой. Мама аж вскрикнула, представив как ему больно.

– Вы мои родители и имеете право жить, где пожелаете! – схватила Шаню и рванула к себе в спальню.

Глава 11

За окном было уже темно, а значит, я проспала весь день. Мерила шагами комнату, пытаясь унять злость. Нет, не на отца. На саму себя. Два года терапии псу под хвост. Ещё при Лине! Черт! Что она обо мне думает? Считает чокнутой? Лично я бы точно так подумала. Недолго думая, я оделась и стала медленно спускаться по лестнице, прислушиваясь к тихому разговору на кухне. Схватила пуховик и шмыгнула за дверь, в надежде, что меня не услышат. Через мгновение я уже стояла у её двери. Рука зависла над звонком, но шевелиться отказывалась. По телу пробегала волна жара, сменяемая лавиной мороза, меня то трясло, то становилась мокрой.

– Долго ещё стоять будешь? – дверь открылась, и из темноты показались зелёные глаза Лины.

– Давай сначала? Я – Танечка Синичкина, меня часто мучают кошмары, душат панические атаки, а когда они приходят внезапно, то я падаю в обморок. У меня нет подруг, есть только собака, любящая семья и работа. Я не уверена, что способна на дружбу во второй раз. Знаю, что ты до чертиков испугалась, понимаю, что дерьма в твоей жизни и так предостаточно, чтобы вляпываться в моё. Я просто хочу, чтобы ты не думала, что я шизофреничка. Это не так. У меня есть справка, только она дома осталась, – сказала и выдохнула. Мне стало спокойно, я даже закрыла глаза, приготовившими к хлопку двери перед моим носом.

– Я – Ангелина Продун, – после минутной паузы внезапно заговорила Лина. – У меня тоже нет подруг, правда, нет и любящей семьи. Меня бросил жених за месяц до росписи в загсе, куда мы тайком подали заявление. А еще мне было очень страшно наблюдать за тем, как ты закатываешь глаза, поэтому всё же потом принеси ту самую справку.

– Я никогда этого не видела, – улыбнулась я, успокоившись, что Лина хотя бы со мной разговаривает.

– Тогда я покажу, – Лина вдруг затряслась, как эпилептичка, подняла руки, как зомби из фантастических фильмов, закатила глаза и стала оседать на пол. Я так растерялась, что даже не успела подхватить её. – Черт, как больно! Могла бы хоть попытаться поймать!

Она, конечно, была права, но я настолько растерялась, увидев демонстрацию Лины, что оторопела. Молча наблюдала, как та, кряхтя и потирая пятую точку, поднимается с пола, не в силах произнести ни слова.

– Ты всегда смеёшься, – Лина была растеряна не меньше меня.

– Боюсь, что больше я не смогу смеяться, – какая-то щенячья жалость затопила мое сердце, лишив остатков радости. Я вдруг осознала слёзы мамы, излишнюю эмоциональность отца, озабоченность брата. Если они видели все это воочию, то странно, что они вообще позволили мне выпорхнуть из своего гнезда.

– Знаешь, у всего есть срок, – Лина схватила меня за руку, втащила в дом и стала раздевать, как маленького ребёнка. – У горя, потери, болезни, у всего. Вот только у радости и счастья этого срока нет.

– Как это? – я вышагнула из папиных ботинок, которые в спешке надела. – Вчера я радовалась новому заказу, но ведь теперь я этому не радуюсь!

– Нет, но ты помнишь то состояние. Это состояние останется таким. Вспомни первого клиента?

– Ой, – отмахнулась я и пошла за Линой вглубь дома, который, кстати, был зеркальным отражением моего. – Они ещё не были клиентами, просто однокурсники. Марина Власова и Петя Блинов, они просто