Вандалы – оклеветанный народ - Вольфганг Акунов

Однако самым могущественным вандалом описываемой эпохи Сумерек античной Экумены был не Годигисл (у Прокопия Кесарийского — Годегискл), а Флавий Стилихон, главнокомандующий римскими имперскими войсками — магистр милитум, или, по-гречески — стратилат (365–408) и душеприказчик последнего общеримского императора Флавия Феодосия I, прозванного Великим и умершего в 395 г. п. Р.Х.

Доблестнй Стилихон, сын знатной римлянки и вандала княжеского рода, дослужившегося до высоких чинов в римском войске, приняв православие и получив даже сан патриция, был сильнейшей, мало того — единственной действительно сильной личностью в позднеантичном мире, похоже, полностью утратившем свою былую силу. Римляне, когда-то столь могущественные и гордые, с момента окончательного разделения их «мировой» империи на западную и восточную половины, во все большей степени превращались в некий довесок к греческой, эллинской культуре, усвоенной «сынами Ромула» за несколько столетий перед тем. Второй, построенный на месте древнегреческой колонии Византий на Босфоре, Новый Рим, Константинополь, правил (или, скорее, делал вид, что правит) «земным кругом», так сказать, издалека, при помощи торжественных посланий и указов, императорских эдиктов, продиктованных мудростью и циничной казуистикой придворных евнухов, в то время как попавшая в беду Италия была вынуждена обороняться с помощью отступающих под гуннским натиском племен германцев. Окруженному германофобами, запутавшемуся в интригах презираемых им вельможных скопцов, полумужей (по выражению поэта Клавдиана), перетягиваемому, словно канат, между Равенной и Византием, нуждавшимися в его силе и боявшимися в то же время этой силы, Стилихону на пороге нового, V столетия, был предоставлен историей величайший шанс, выпадавший когда-либо на долю германцу. Нашествие на западноримскую Италию вооруженных полчищ варварских ратоборцев, чьи численность и боевой дух заставили бы содрогнуться даже отважного принцепса Марка Аврелия, из Дакии и Паннонии, во главе с остготским военным царем Радагайсом, в сопровождении жен и детей, пешком, верхом и на бесчисленных повозках. Одно слово римско-вандальского военного магистра (или, по-германски, гермейстера) — и эти варварские воины с ликованием встали бы под его знамена, расселились бы, по его приказу в указанных им Стилихоном областях империи — в ее сердце, Италии или в римских западных провинциях. Из их среды Стилихон мог набрать себе телохранителей — доместиков (по-латыни), или соматофилаков (по-гречески), а говоря по-современному — лейб-гвардию, которую не одолели бы равеннские и византийские клевреты.

Однако же вошедшая у римлян в пословицу германская верность Стилихона (ревностного христианина, уничтожившего, в борьбе с язычеством, древние пророческие Сивиллины книги, к которым традиционно обращались римские правители в бедственные времена) как и других сделавших карьеру на службе «вечному» Риму германцев — вандалов, скиров, готов и других племен — заставляла их честно и добросовестно служить на постах и в должностях, доверенных им римлянами. Будь Стилихон действительно изменником и «предателем таинства империи» (?), в чем его обвиняли ненавистники, по чьим наветам доблестный вандал был вероломно убит 22 августа 408 г., он без труда бы мог привлечь на свою сторону сто тысяч (а то и больше — цифры, приводимые разными античными авторами, значительно расходятся) готов Радагайса и превратить их в собственное войско, вместо того, чтобы уничтожить их в битве (а точнее — бойне) под Фезулами (современным Фьезоле). Стилихон мог бы, не доверяя вестготам, чей царь Аларих из рода Балтов-Балтиев (по совместительству — восточноримский военный магистр, используемый «втёмную» Константинополем для ослабления Западной Римской империи) был одним из его главных и упорнейших врагов, превратить в собственную армию вандалов — своих соплеменников по отцу, мигрировавших вдоль римского пограничного вала — лимеса-лимита — из Паннонии к берегам Рена и, вне всякого сомнения, последовавших бы призыву Стилихона покорить для него и во главе с ним Италию. Но вместо этого честный служака Флавий Стилихон предпочел действовать так же, как все римские военачальники в аналогичных ситуациях до него. Он вел с варварами переговоры, отводил им места для поселения на приграничных римских землях (на деле же — места скопления, своего рода накопители, на которые напирали извне все новые племена вооруженных мигрантов, наступавшие друг-другу буквально на пятки). Вовлеченный в вооруженные конфликты с остготами Радагайса и вестготами Алариха, Стилихон не имел ни сил, ни возможностей пресечь миграцию других германских полчищ (в том числе — вандалов) к Рену, отделявшему римскую Германию от Германии варварской.

В найденных на территории нынешней Венгрии вандальских погребениях были, наряду с вандальскими скелетами, обнаружены и костяки представителей иранского кочевого народа, возможно, еще в первой полвине IV в. объединившегося с вандалами (вероятно — вынужденно, в силу обстоятельств, перед лицом общей опасности). Народа аланов, покинувшего, вместе с вандалами, их общий ареал в западной Трансильвании и у озера Балатон, и сохранившего верность вандалам на протяжении всего дальнего похода — до Испании и Северной Африки. К этому возглавленному Годигислом астингско-аланскому ядру мигрантов на территории южной Германии или уже в нынешнем австрийском Подунавье присоединились новые группы вандалов, пришедших с территории сегодняшних Моравии и Силезии. Великий Западный поход привел к их воссоединению с соплеменниками. Видимо, вандалы поддерживали между собой постоянную связь, где бы они ни находились — в Африке, Египте, Трансильвании или в районе Цобтена. Поэтому теперь, в начале, так сказать последней, самой величественной, главы вандальской истории, последнего, самого величественного, этапа вандальской судьбы, немалая часть вандальских «сидней», «гнездюков», предпочитавших поискам приключений в далеких краях привычное существование в тени Святой горы, мигрировала из Силезии на Запад, обрастая по дороге спутниками смешанной племенной принадлежности (хотя, казалось бы, на Одере-Виадре места было предостаточно, да и земля была хорошей). С тех пор восточногерманское пространство включая Польшу, оказалась покинутым большей частью своих германских жителей, писал Людвиг Шмидт, но при этом подчеркивал, что немалая часть их там все-таки осталась, растворившись впоследствии в пришедших на освободившееся место славянских мигрантах. Что доказывается не только хранящими память о вандалах топонимами и гидронимами позднейшей Силезии, но и результатами археологических раскопок местных погребений.

Путь, которым следовали народы-мигранты, известен вот уже много столетий. Он ведет вдоль Данубия-Истра-Дуная и активно использовался еще древнегреческими и этрусскими торговцами. Именно этим путем шли, в средневековой «Песни о Нибелунгах», обреченные на смерть (и знающие об этом!) доблестные бургунды в царство гуннов — из Вормса на Рейне в ставку «Бича Божьего» Аттилы, расположенную на территории современной Венгрии (только вандальские мигранты шли этим путем в противоположном направлении).

Галлоримский историк V. в. по имени Ренат Профутур Фригерид был первым, сообщившим на страницах своего труда о судьбе вандалов, мигрировавших по этому пути, ведшему по римским землям. Землям, на которых, впрочем, почти не осталось римских войск — всех, кого только можно, отозвал в Италию магистр милитум Стилихон, для которого был важен каждый римский меч в борьбе с вестготами Алариха и остготами Радагайса в самом сердце Западной Римской империи. Именно поэтому Стилихон поначалу попытался склонить своих вандальских соплеменников с их аланскими и квадскими попутчиками к мирным, добрососедским отношениям, предложить им поселиться в римском пограничье в качестве и на правах «федератов». Ибо верный Риму служивый вандал знал по собственному опыту, что такие народы-мигранты не только опустошают поля, «аки прузе» (т. е. словно саранча), но разоряют латифундии (имения богатых землевладельцев, т. н. магнатов), крестьянские хозяйства, села и города, грабят, режут, жгут и забирают себе все, что только может пригодиться, оставляя за собой выжженную землю, кровавую борозду смерти, страха и разорения. Все уговоры оказались, однако, напрасными…