Кольцо принца Файсала - Бьярне Ройтер

Акула, судя по всему, на мгновение засомневалась, какую еду предпочесть. Но, сделав круг над мертвой товаркой, выбрала человеческие ноги, которые так соблазнительно бултыхались над ней.

В легких Тома уже почти не осталось кислорода. Вот из его рта вырвались последние пузырьки воздуха, и он почувствовал, что канат выскальзывает из рук.

Акула стремительно приближалась к нему.

Последнее, что увидел Том, теряя сознание, был огонек в мертвых глазах акулы.

Шкипер склонился над Томом.

Ветер надувал парус с хорошо знакомым звуком.

«Может быть, я умер?» – подумал Том. Но он, конечно же, не умер. Шкипер нагнулся к нему еще ближе и улыбнулся беззубым ртом.

– Посмотри на меня, Томми, – велел он, – посмотри на меня, мальчик. Скажи что-нибудь!

– Скажи что-нибудь, – повторил Том.

Это рассмешило Бруно, рассмешило шкипера и даже самого Тома. Он резко сел, и его вырвало.

Ему безумно хотелось спать, но каждый раз, когда он закрывал глаза, шкипер хлопал его по щекам.

Том умолял оставить его в покое, но старик заставил его встать на ноги и потом силой влил ему в глотку стакан рому. Том очнулся и словно со стороны услышал свой голос, который говорил, что гарпун, к сожалению, достать не удалось, но зато они спасли канат.

Том посмотрел вниз, чтобы убедиться, что его ступни на месте. Все было в порядке.

Когда наступил вечер и они поужинали уже изрядно поднадоевшей кашей с солониной, Том рассказал Альберто и Бруно историю о мертвой сельдевой акуле, которая внезапно ожила и бросилась за ним в погоню с гарпуном, который торчал у нее изо лба, словно рог.

Почти каждый вечер он возвращался к этой истории, так что спустя десять дней она звучала уже почти так же складно, как и рассказ про Теодору Долорес Васкес, которая дала своему хозяину слабительное, засадившее его на три недели в уборную.

– Тео, – шепчет Том. Он лежит животом на брештуке около форштевня и смотрит, как шхуна заходит в чужую гавань.

Шесть месяцев – долгий срок, и лицо сестры постепенно стирается из его памяти. Он пытается, но никак не может вспомнить, какой у нее нос – вздернутый или прямой? А глаза – круглые или миндальные? Том делает над собой усилие, чтобы вспомнить ее голос, но все напрасно, и он говорит себе, что это, наверно, потому, что за эти шесть месяцев он увидел и пережил больше, чем его мать и сеньор Лопес за всю свою жизнь.

– С памятью, – бормочет он себе под нос, – как с бочонком: он вмещает в себя ровно столько, сколько может. Но, если налить в него слишком много, лишнее выплеснется наружу, и теперь для Теодоры Долорес Васкес нет места в моей голове.

При этой мысли он мрачнеет.

«Большому Миру нет дела до тех, кто живет на Невисе, – думает Том, – тем более до этого толстяка Лопеса с его харчевней».

С горькой усмешкой Том делает еще один глоток рома. Сестра, должно быть, по-прежнему наряжается, ходит по берегу со своим зонтиком и дерзит посетителям, а по вечерам угощается Хуаном Карлосом.

Том ложится в гамак и смотрит вверх, на свернутый парус.

– Я скучаю по вам, – шепчет он, проваливаясь в сон.

Том научился управлять судном, вязать морские узлы, сплетать и смолить канаты, смазывать блоки талей. Он завел себе собственную свайку[1], которой пользовался при работе с оснасткой. Он мастерки научился трепать пеньку для канатов, пропуская ее через щели в досках, конопатить и устранять протечки в корпусе судна. Его талант ныряльщика пригодился, когда приходилось подныривать под шхуну и счищать с днища налипшие ракушки, – раньше шкипер все время откладывал эту работу на потом, так как для проведения килевания судно требовалось ни много ни мало вытащить на берег. Взамен шкипер обучил Тома пользоваться градштоком, весьма ценным инструментом, с помощью которого можно было измерять высоту светил, когда требовалось определить местоположение корабля. Но лучше всего были их долгие разговоры и истории о капитане Ч. У. Булле и его девятипалой команде, о морских русалках и золоте, похороненном вместе с моряками в их подводных могилах.

При свете молодого месяца они сидят на палубе, пока шхуна движется в бейдевинд, и звездное небо сияет над ними, словно море, светящееся в ночи. Они идут прямым курсом в Порт-Ройал, где собираются пополнить запасы свежей воды, и прежде, чем наступит рассвет, снова отправятся в плавание.

Том видит, как вдалеке появляется город, и завершает свой рассказ историей о том, откуда на Земле появилась ночь и как зеленый пеликан выловил ее из речного потока.

Том открыл глаза и не сразу понял, где находится. Потом по запаху прокисшего пива и кое-каким другим приметам ответ был найден. Это одна из таверн Порт-Ройала.

Он с трудом поднялся на ноги и, слегка покачиваясь, принялся озираться в поисках выхода. Очутившись в переулке, он привалился к стене и закрыл глаза, чувствуя, как головная боль перемещается со лба в затылок.

Вечер, проведенный накануне, Том помнил смутно. Попрощавшись с Альберто и Бруно, он отправился в город с единственным намерением промочить пересохшее горло, пообещав как можно скорее вернуться обратно. Шкиперу Порт-Ройал не нравился, и он заходил в его гавань только затем, чтобы пополнить запасы свежей воды.

В городе Том встретил парней одного с ним возраста, которые навязались ему в компанию. Том даже помнил, как за кружкой хвастал, что может пить не пьянея. Мол, сколько бы он ни выпил, его голова все равно останется трезвой, потому что он побывал в пасти у сельдевой акулы. После такого его уже точно никакой алкоголь не возьмет.

Новые знакомые украли его абордажную саблю, нож, сапоги, ремень и гребенку.

Теперь он был босым, безоружным и без гроша в кармане. Том понуро свесил голову, но внезапно встрепенулся и припустил бегом. В висках застучало и забухало в груди. Желудок подкатывал к самому горлу, тело протестовало, но он не обращал на это внимания. Наконец Том завернул за угол и попытался на глаз определить высоту солнца.

Они четко условились. К тому же Том сам сказал, что, если он не вернется до рассвета, они могут уплывать без него. И добавил, что может задержаться в городе.

Теперь вся надежда на то, что Альберт проспал.

Добравшись до берега, Том тут же увидел шхуну, чей черный силуэт вырисовывался на фоне рассветного неба, как кружево на холсте.

Том опустился на песок, повторяя про себя: Альберто и Бруно. Бруно и Альберто. Их шхуна идет туда, где живут сельдевые акулы.