Абандон. Брошенный город - Блейк Крауч

Гарриет забилась под стол, и ее плач наполнил маленький домишко.

Сорвав со стола клеенку, Билли сердито зыркнул на дочку.

– Заткнись, сопливка, и не тявкай! Я разговариваю с твоей матерью и не желаю слышать твое нытье!

Девочка уткнулась лицом в подол платья.

– Она же твоя дочь! – возмущенно крикнула Бесси. – Твоя…

Маккейб схватил жену за лодыжки, притянул ее к кровати, подхватил и, швырнув на матрас, навалился сверху всем телом.

– С-с-слушай ты, сука неблагодарная, – прошипел он, изо всех сил стараясь удержать ее внизу. – Ей-богу, ты у меня стихнешь.

Он стегнул ее ладонью по лицу – раз, другой. Бесси больше не сопротивлялась. Они лежали, пыхтя, отдуваясь. От Билли воняло рыбой, и его жена с трудом загоняла внутрь подступающую тошноту.

– Это все Ооту, да? Он втянул тебя во что-то. Ты сильно изменился с тех пор, как стал с ним водиться, – шипела миссис Маккейб.

Билли прижал к ее шее локоть и надавил ей на горло.

– С-с-смотри мне, – предупредил он. – Одно лишнее слово, и я тебя придушу. Раз – и готово!

– А твоя дочка? – прохрипела Бесси. – Ты и Гарриет тоже убьешь?

И ведь убьет, поняла вдруг она. Глаза ее мужа уже налились безумием. Он задушит ее и убьет дочь…

– Всё в порядке, малыш. Все хорошо. – Женщина убрала руку с локтя мужа – ее ногти уже вонзились в его кожу – и погладила засаленные, грязновато-песочные волосы. – Билли… – Говорить у нее получалось только шепотом. – Билли, я не могу дышать.

Сработало. Он больше не давил ей на горло, но и не отпускал – лежал на ней, пока она откашливалась и отдувалась.

– Ты меня доведешь, – сказал Маккейб. – Придется убить.

И ей ничего не оставалось, как только смотреть в его дергающиеся глаза. Она больше не злилась на него. Нет, злости уже не было. Только страх и глубокая печаль. От того парня, за которого она выскочила замуж в четырнадцать лет в Западном Теннесси, не осталось почти ничего. Тот милый и нежный мальчишка воспринимался теперь как некто далекий и чужой… как ее отец, давно уже сошедший в могилу.

Взгляд молодой женщины наткнулся на бутылку с ракушками на подоконнике. В то счастливое лето 1889-го они спустились на пароходе по Миссисипи до самого Мексиканского залива – там жил брат Билли. В первый и последний раз она увидела тогда океан, но его запах остался с ней навсегда, как и память о том утре, когда они с Билли шли по берегу, вместе собирая ракушки, а под ногами у них плескалась прохладная соленая вода.

Маккейб скатился с нее и поднялся на ноги. Бесси потрогала набухающую на голове шишку.

– В Теннесси ты никогда меня не бил, – пробормотала она.

– А разве было за что? А теперь вот… за это золото. У нас что, какие-то проблемы?

– Нет, Билли. Никаких проблем.

– Вот и ладно.

Молодой человек вздохнул, поднялся с кровати и, подойдя к столу, опустился на колени. Гарриет все еще сидела, закрыв платьем личико, так что он увидел только ее черные кудряшки.

– Давай, дочка, вылезай, – сказал ей отец. – Мы с твоей мамой помирились. Взрослым приходится иногда кричать, когда надо найти выход из положения. – Гарриет подняла голову. В ее глазах все еще стояли слезы. – Выбирайся оттуда, милая, а то твоя кукла совсем без тебя заскучала. Звать-то ее как?

– Саманта, – отозвалась малышка.

– Ну так что? Пусть Саманта плачет там одна? Разве ты теперь не ее мама?

Девочка выбралась из-под стола.

– Ну вот. А не открыть ли нам банку устриц, а? Как-никак, Рождество сегодня, верно? – Маккейб улыбнулся жене, показав свои сломанные зубы.

«Не знаю, город виноват или Ооту, но ты уже не тот, – подумала, глядя на мужа, Бесси. – Может, здешний воздух тебя отравил. Ты – не мой Билли. Его я потеряла».

Рождественским утром Ооту Уоллас бросил на вешалку дождевик и вдохнул запах сигареты, которую курила Джосс Мэддокс.

– Тяжеленько, а? – спросила та из-за бара.

Ооту стащил фетровую шляпу, постучал ею о ногу, сбивая снег, и тряхнул головой. Копна черных волнистых волос рассыпалась по его плечам. Гость подошел к сосновой стойке, на которую Джосс уже поставила два стакана для виски и бутылку пива «Пабст блю риббон».

– Ну что, веселого Рождества? – спросил мужчина и сунул руку во внутренний карман. – Дело на мази.

При виде золота у Джослин повлажнело между ногами. Вытянув пальчики, она коснулась руки Уолласа. Тот опрокинул оба стакана и присосался к бутылке.

– Скажи мне, Джосси… – начал было он, но барменша перебила его:

– Джосс.

– Черт, какая ты норовистая! Кто та женщина напротив, что сидит у окна? Как ни прохожу – она постоянно там. И постоянно за мной наблюдает.

– Это Молли Мэдсен. И ты не обольщайся: она за всеми наблюдает.

– Так она кто такая? Чахоточная? Горным воздухом приехала подышать?

– Нет. Лет десять назад муж прислал ее сюда – дом поставить. Он какой-то знакомый Барта, собирался проверить здешнюю руду. А потом взял и не приехал. Даже не написал ничего. Просто взял и бросил.

Ооту улыбнулся, а Мэддокс продолжила рассказывать:

– Барту, конечно, было чертовски неприятно. Когда у Молли кончились деньги, он поселил ее в гостиницу. С тех пор и поддерживает. Как я понимаю, на этой почве Молли и подвинулась рассудком. Пять лет из комнаты не выходит. Все ждет, что муж вот-вот приедет.

– Что-то мне подсказывает, что ее отправили с глаз подальше. – Уоллас показал пальцем на стаканы, и Джосс налила в них еще.

Ооту снова выпил и осторожно, чтобы не разбудить напившегося и впавшего в ступор помощника шерифа Эла, подошел к плите и поднес к ней руки – загрубелые, мозолистые, почерневшие от пыли и копоти. Одет он был в тридцатилетней давности форму, сохранившуюся со времен службы в армии Конфедерации – серые штаны и в тон им двубортный китель с оловянными пуговицами. Нашивка на левом рукаве указывала на его ранг – младший пехотный офицер. Все прочие знаки отличия он давно сорвал. А застывшие на плечах кителя капли парафина выдавали место его нынешней службы – шахту.

Лана, пришедшая в салун с первым зажегшимся в нем огоньком, села за пианино. Ооту подошел ближе и остановился послушать. Когда она закончила первую мелодию, он похлопал, а потом положил руки ей на плечи.

– Веселого вам Рождества, мисс Хартман. Позвольте заметить, у вас это замечательно получается – есть чем наполнить и корсет, и камисоль. Почему бы нам с вами не прогуляться через улицу, в гостиницу? Мы могли бы обменяться подарками. Я с удовольствием…

– Ооту. – Джосс произнесла его имя негромко, но голос ее дрогнул от гнева, а черные глаза полыхнули недобрым огнем. – Иди сюда. Хватит. Оставь ее в покое.