Убийственный возраст - Геннадий Сорокин

Наверху открылась дверь, Сергей вышел на улицу, закурил и поежился от холода. От напряжения он так взмок, что струйка пота успела скатиться по позвоночнику до самого низа, почти до трусов.

Переведя дух, Козодоев вновь вошел в подъезд. Позвонил в дверь, прислушался. В квартире ни звука. Трясущимися от возбуждения руками Сергей достал спичку, обломал ее посередине и вставил между дверью и косяком. Теперь, если кто-то откроет дверь, спичка незаметно выпадет на лестничную площадку.

«Для начала – все. Большего мне сейчас из этой квартиры не выжать», – решил Козодоев и вернулся домой.

– Ты что так рано? – встретила его только что проснувшаяся сестра.

– Физичка заболела, и у нас один урок отменили.

– Ага, отменили, – не поверила Оксана. – Сбежал, поди, с физики. Я маме расскажу, что ты в школе уроки прогуливаешь, и тебе мотоцикл не купят.

– Рассказывай! – разрешил Сергей.

Чтобы лучше думалось, он включил магнитофон. Сестра запротестовала:

– Опять ты свой «Чингисхан» врубил! У тебя что, других записей нет?

Сергей убавил звук.

– Оксана, я уже объяснял тебе, что обе кассеты с «Бони М» я отдал на неделю. На «Чилли» пленку зажевало, и ее надо переписывать. Остается «Чингисхан». Чем он тебя не устраивает? Что на немецком языке поют? Хочешь, я поставлю «Песняров», чтобы у тебя уши завяли?

– Поставь! – потребовала сестра.

– Через мой труп! – отрезал Сергей. – Родительские кассеты мне на похоронах включите, чтобы я из гроба не встал.

– Дурак! – бросила сестра и пошла умываться.

Козодоев лег на диван, закинул ногу на ногу и стал размышлять, вспоминая прошедшее утро.

«Где все остальные люди? Не может же Бурлаков проживать в такой огромной квартире один. Если бы было лето, то его родители могли бы заночевать на мичуринском участке, а утром оттуда уехать на работу. Но сейчас-то ноябрь месяц, избушки на мичуринских стоят по крышу в снегу, да и делать там зимой нечего».

Сергей вновь вспомнил, в каком порядке гас свет в окнах. Получилось, что теоретически в квартире мог остаться еще один человек, который задержался в подъезде и вышел на улицу минутой позже Кости-Котика.

«Этот второй человек – явно не жена Бурлакова. Он не боится получать письма от некой Натальи Голубевой. Какая бы покладистая жена ни была, она обязательно вскроет подозрительное письмо и почитает, что ее муженьку посторонняя женщина пишет. Кто остался в квартире: мать, отец, сестра? Или он один в таких хоромах живет?»

В час дня сестра ушла в школу. Козодоев достал фотоальбом, нашел карточку с Бурлаковым.

«Сто процентов это он!» – убедился Сергей.

Около четырех часов дня Сергей вновь вернулся на Волгоградскую. Без приключений дошел до квартиры Бурлакова, вытащил спичку из двери и вернулся домой.

«Ничего не понимаю! – озадачился Сергей. – Сколько же человек живет в квартире и когда они ходят на работу? Зайти бы вечерком, глянуть на окна, может быть, что-то бы и прояснилось».

Но с наступлением темноты дворы на улице Волгоградской бурлили любителями помахать кулаками. Дойти до дома Бурлакова и не получить в глаз было нереально.

Вечером Сергей сел почитать любимую книгу, но сосредоточиться не мог: в голову лезли мысли, далекие от приключений героев Жюля Верна.

«У всех родители как родители, а у меня – хуже не придумать! Отец месяцами дома не появляется, мать любовника завела. Почему мне так не везет? Взять хотя бы того же Мишку. У него мамаша все вечера на кухне торчит или с младшими детьми уроки делает. Не женщина, а курица-несушка: „Кудах-кудах! Ужин готов. Кудах-кудах! Ты сделал математику?“ Но про его мать слова дурного не скажешь. У всех такие! У меня же не мать, а одно наказание. Или отцы. Чем они занимаются? Работают, пьют по выходным, лупят детей ремнем за двойки, хоккей по телевизору смотрят. У Фрица папаша как напьется, так дебоширит. Сколько раз он со своей женой дрался, шум, гам на весь мир, а к самому Фрицу претензий ни у кого нет. Сегодня его отец орет благим матом, а завтра проспится и будет примерным родителем и главой семейства. У меня же мамаша учудила так учудила! Если кто прознает, что у нее есть любовник, то мне можно собирать котомку и валить из города. Ни у одного из моих знакомых нет матери-потаскухи, мне же „повезло“! Представляю, что за моей спиной будут говорить: „Ты слышал, у Козодоева мамаша-то того! Без нового любовника ни дня прожить не может!“»

В комнату на минуту зашла Оксана. Сергей посмотрел ей вслед, невесело усмехнулся.

«Если мамаша-потаскуха, то и дети у нее невесть от кого. Мы с сестрой внешне совсем не похожи: она голубоглазая, я кареглазый. У нее круглое личико, а у меня лицо вытянутое. Как только про Котика узнают на улице, так тут же решат, что мать Оксанку нагуляла. Бедный папа! Он на Севере нефть качает, а мама любовнику пылкие послания шлет: „Мосты соединятся, мы сольемся!“ Фу-ты, пошлость какая. А что делать, если это правда? Куда деваться, если моя мать – проститутка? Понятно, что без моего вмешательства мать так увлечется, что ее любовные похождения вылезут наружу, но как этому противостоять? Убить Бурлакова? Легко сказать, да трудно сделать».

Второй заход на улицу Волгоградскую Сергей начал с гаражей. Освободившись от дипломата, он пришел в намеченную точку и стал ждать. В пятнадцать минут девятого свет в квартире Бурлакова погас. Не дожидаясь его выхода из дома, Козодоев поспешил на остановку, дождался сто второго автобуса и вслед за любовником матери втиснулся на заднюю площадку. Давка в автобусе была жуткая: с матом и руганью одни пассажиры пытались влезть в переполненный салон, а другие не могли выйти на нужной остановке. Чтобы не затеряться в автобусной толкучке, Сергей не отходил от Бурлакова ни на шаг. У остановки «Гормолзавод» объект слежки стал пробиваться к выходу. Держась в его фарватере, следом двинулся и Козодоев. На «Гормолзаводе» они вышли. Любовник закурил, а Сергей стал осматривать свое пальто. Так и есть! В толчее ему оторвали нижнюю пуговицу.

«Теперь понятно, почему все на работу едут одетые как бомжи, – подумал Сергей. – В такой давке от приличной одежды одни лохмотья останутся».

Выпустив в морозное небо густое облачко табачного дыма, Бурлаков перешел на другую сторону дороги и двинулся вдоль заводской ограды. Козодоев пошел параллельно ему, по другой стороне улицы. Через пару минут любовник матери скрылся за воротами, ведущими на пятую овощную базу. Сергей, не сворачивая, дошел до большой кучи гравия у обочины, выждал момент, перебежал на другую сторону проезжей части и пошел в обратном направлении. Не замедляя хода у проходной, он прочитал вывеску: «Пятая городская овощная база. Часы работы: понедельник – пятница с 9.00 до 17.00. Суббота, воскресенье – выходной».

Назад Козодоев ехал в пустом автобусе. Чтобы сэкономить пять копеек, у кассы-копилки он зажал мелочь в кулаке, сделал вид, что сбросил деньги в прорезь, и оторвал билет. Сергей всегда, когда мог, экономил на проезде.