Пандем - Марина и Сергей Дяченко

«Соглашайся, дурак».

– Сам дурак, – шёпотом сказал Макс.

Тяжесть, много дней лежавшая у него на душе, покачнулась, как плохо закреплённый мешок на спине вьючной лошади. Гнёт, готовый свалиться.

* * *

Сито пошарил руками, ругнулся разбитым ртом и не очень уверенно поднялся на четвереньки. Зрение возвращалось медленно; прямо перед ним был корявый ствол, о который его приложило минуту назад. А что было вокруг – трава, кусты, туман, – сливалось, будто на большой скорости.

«Ты понял, кто тут хозяин?»

Сито потрогал передние зубы. Подбородок был мокрый. Капало на рубаху.

«Я вижу, понял не до конца».

– Я понял, – прохрипел он, мотнул головой, роняя капли, снова потерял равновесие и шлёпнулся в прелую листву.

«Ладно. На первое время будем считать, что понял. Сейчас я выведу тебя на дорогу, там остановится машина, довезут тебя куда надо. Адрес – Овражная, семь. Скажешь, что пришёл работать. Тебе дадут самосвал, сядешь за баранку и будешь пахать, шоферюга. Наказывать буду не то что взгляд кривой – мысль кривую… Понял, сынок?»

– Да, – Сито поднялся, держась за дерево.

«И благодари, сука, что мордой твоей деревья пачкаю. Тебе бы мозги подкрутить – так нет же, обращаюсь с тобой, как с человеком… А будешь ли человеком, Лёня Ситник?

Сито задрал лицо к низкому пасмурному небу, выматерился, покачнулся, устоял.

В голове был теперь смех – одобрительный, как показалось Ситу.

– Как дела, дядя Борис? – спросила племяшка, голос её в телефонной трубке слышался совсем не так, как в жизни. Бывают такие голоса – тихие, бесцветные, неуверенные, но при попадании в трубку вдруг обретающие яркость и силу; племяшка спросила, как дела, и Борис Григорьевич ответил по обыкновению:

– Всё хорошо, Лисёнок. У меня всё в порядке.

Они поговорили ещё три минуты и распрощались. Борис Григорьевич сунул трубку в карман штормовки, переменил наживку и снова забросил спиннинг.

Рыбалка была его многолетней… страстью? Может быть. Отдушиной. Поругавшись с женой, или с начальством, или просто устав до потери памяти на ночном дежурстве, он шёл сюда, к любимым двум вербам, забрасывал спиннинг на «прикормленном» месте, ловил и слушал, как вытекает усталость из тела, из памяти, жёлтой от никотина, из трёпанных-перетрепанных нервов.

Здесь он учил сыновей, тогда ещё маленьких, таскать краснопёрку на тесто. А на спиннинг брались лещи, иногда щурята. Борис Григорьевич смотрел на противоположный берег, на ивы, смыкающиеся ветвями с собственным отражением, и думал, какое было бы счастье, если бы на работу вообще не ходить, о завтрашнем дне не думать и только рыбачить себе да рыбачить.

Сбылось. Он не думает о завтрашнем дне. Не ходит на работу. Читает по восемь часов в день глянцевые учебники пищевой химии и биологии синтеза, не понимает ничегошеньки во всех этих новых формулах, чувствует себя тупым первоклассником и, отчаявшись, идёт на рыбалку, и так изо дня в день вот уже почти год.

…Клюнуло. Теперь Борис Григорьевич осторожно выбирал напряжённую, дёргающуюся «стальку», спиннинг гнулся, Борис Григорьевич сопел и краем глаза высматривал на земле подсаку. Азарт; он всё-таки сохранился от прежних времён, может быть потому, что такая большая рыба попадается редко, и, если продеть верёвочку сквозь жабры и пронести улов через посёлок на плече – дети буду бежать вслед, взрослые будут уважительно оборачиваться, дёргать друг друга за рукава, показывать…

Щука. Очень большая. Очумелый удар хвоста, травинки, прилипшие к блестящему серому боку. Боже мой, щука, а запечь в фольге… А зафаршировать…

Борис Григорьевич перевёл дыхание. Рыба, надёжно увязанная в сетке, билась, сшибая метёлочки травяных колосков, а рядом на пригорке стояли две поджарых поселковых кошки и человек старше тридцати, незнакомый, в джинсах, кедах и ветровке.

– Поздравляю, – сказал человек. – Улов.

– Улов, – согласился Борис Григорьевич. И выжидательно замолчал.

– Я вас искал, Борис Григорьевич, – сказал незнакомец. – Соседи сказали, что вы на рыбалке.

– Пандем сказал, что я на рыбалке, – суховато поправил Борис Григорьевич.

Незнакомец кивнул:

– Пандем тоже.

Борис Григорьевич задумчиво вытер руки о штаны. Пандем считает, что незнакомец имеет право отрывать его от интимнейшего занятия, а Пандем, надо признать, деликатен. Значит…

– Я знал, что вы приедете, – он снял катушку со спиннинга. – Вы из этих… из представителей Пандема на земле?

– Вряд ли Пандем нуждается в представителях, – гладко ответил незнакомец. Борис Григорьевич хмыкнул.

– Меня зовут Ким Каманин, – сказал визитёр. – Я хирург, работал в клинике имени Попова, если это вам о чём-нибудь говорит.

– Говорит, – медленно отозвался Борис Григорьевич.

– Ну так вот, – Каманин развёл руками. – У нас с вами сходные… – он запнулся, будто подбирая слово, – …проблемы.

– Вы младше меня раза в два, – сказал Борис Григорьевич. – Из вас выйдет замечательный пищевик-технолог. Или учитель физкультуры. Или ещё кто-то… Вы действительно думаете, что вы – вы – можете сказать мне что-то, чего ещё не удосужился сказать Пандем?!

– Человек говорит с человеком, – пробормотал Каманин и посмотрел на свои пыльные кеды. – Видите ли… Я был одним из тех, с кем Пандем встречался… в человеческом обличье. Я считаю его своим другом. Может быть, поэтому…

Каманин замолчал.

– Ладно, – сказал Борис Григорьевич без особой радости. – Идёмте.

…У Каманина была машина, поэтому вместо обычного часа, который занимала дорога на велосипеде, они уложились в десять минут (и это при том, что Каманин пропустил поворот, и пришлось разворачиваться). Дом стоял незапертый, Пират приподнял голову и сказал «Гав» – равнодушно, для приличия.

– Один живу, – сказал Борис Григорьевич, сгружая велосипед. – За бедлам – простите великодушно.

И подумал: наверняка он всё знает. От Пандема. О том, что старший сын в Мексике, что дочь в Австралии, что жена в Канаде… Жена у него вообще-то строитель. Строителям теперь хорошо жить. Ещё инженерам.

– Чай будешь? – Борис Григорьевич по привычке легко переходил на «ты».

– Спасибо, – сказал Каманин.

Борис Григорьевич с сожалением посмотрел на щуку. Так никто в посёлке и не увидел; зафаршировать бы её прямо сегодня, гостей позвать…

– У меня есть фотоаппарат, – сказал Каманин.

– Незачем, – сухо возразил Борис Григорьевич. Поставил чайник на плиту, снял с полки чашки. Подумав, вытащил пачку кильки в томате. Нарезал хлеб-«кирпичик»:

– Скоро, говорят, и рыбу ловить нельзя будет? Будем синтезированную есть, и свинину синтезированную, и говядину… Да?