Седьмая встреча - Хербьерг Вассму

Время как будто остановилось. Особенно этобыло заметно в доме. Запах кофейной гущи в мойке или запах старых газет начердачной лестнице. И все-таки раз от разу здесь происходили какие-то перемены.Так сказать, невидимые и почти без запаха, но, между тем, они словно витали ввоздухе. Цвет обоев вдруг казался Горму немного другим. Или чехлы на староймебели выглядели более потертыми, чем в прошлый раз. И голоса. Мальчишки,которые всегда толпились возле лавки. Однажды летом Горм вдруг понял, чтобольше их не боится. Они как будто перестали занимать место в его жизни.

В детстве Горм думал, что все кажется другим,потому что прошло много времени и он просто забыл, как здесь было раньше. Ведьв природе всегда все менялось. Летом не было снега, на Пасху деревья стоялиголые. Но тогда он был маленький. Теперь-то он понимал, что все переменыпроисходили в его отсутствие.

Мать не любила ездить на дачу зимой и никогдане ездила в Индрефьорд одна. А вот отец часто ездил туда один. Он там охотился,рыбачил, но никогда ничего не рассказывал. Во всяком случае, дома.

Открыв входную дверь, отец потянул носомвоздух и повернулся к Горму.

— Здесь легко дышится. И забываешь ободиночестве, — сказал он с усмешкой.

Это были самые странные слова, какие Гормслышал от а за всю жизнь. Он не мог вспомнить, чтобы отец когда-нибудьпроизносил такие слова, как «дышится» или «одиночество».

Отец приготовил толстые бутерброды с сыром икопченой колбасой, и они молча поели. Потом вышли на лодке в море. Несколькораз отец указывал направление ветра и названия разных рыб. Но между его словамипроходило столько времени, что Горм не понимал, беседуют ли они о чем-то определенном.Отец редко произносил сразу много слов, как было свойственно некоторым другимлюдям. Сказав что-нибудь, после чего, по его мнению, следовало поставить точку,он умолкал, и говорить дальше было как будто уже не о чем.Горм все думал, как сказать, что он понимает: отец привез его сюда, чтобыпоговорить о конфирмации. Но всякий раз его что-то удерживало.

Вечером, когда они съели пойманную рыбу и отецперечитал вчерашние газеты, Горм решил, что настал удобный момент. Но отец какбудто вообще забыл о конфирмации.

В воскресенье днем они заперли дом и сели наскале перед домом. Наверно, отец решил, что Горм должен конфирмоваться и дажеговорить об этом не стоит.

Отец любил посидеть на этой скале перед тем,как идти на дорогу к машине. Даже в ветер и дождь. Он курил трубку и смотрелвдаль. Горм ждал, сидя рядом с ним. Тут-то и состоялся тот разговор.

— Так, значит, ты решил отказаться отконфирмации?

— Да, — промямлил Горм.

— Ты хорошо подумал?

— Да.

— А почему?

— Я... я... — Горм запнулся.

Он проследил за взглядом отца. Вдали шли двелодки. За одной тянулась полоска дыма. Другая просто скользила по воде.

— Трудно объяснить? — Голос у отца был почтидобрый.

— Я ведь ни во что это не верю. Человекконфирмуется, потому что все конфирмуются. Это обман.

— Обман?

— Да. Кровь и тело Христово. По мне, так этоотвратительно, — быстро проговорил Горм.

Отец вынул изо рта трубку, наверное, ему наязык попала табачная крошка и он хотел ее выплюнуть. Если бы на месте отцасидел другой человек и так же шевелил губами, Горм засмеялся бы.

— И ты хочешь показать всему миру, что ты необманщик?

— Не знаю, обратит ли весь мир на этовнимание, но я чувствую, что с моей стороны конфирмоваться было бы неправильно.

Отец повернулся к нему, и Горм вдругпочувствовал на плече его руку.

— Вот главное качество мужчины. Решительность.Большинство людей не в состоянии принять решение. А ты смог. Это хорошо.

Неужели его отец произнес эти слова? Неужелиэто его рука? Или все это Горму только чудится? Он посмотрел на свое плечо, ноощущение, оставшееся после отцовской руки, уже исчезло. Отец встал и, прикрывглаза ладонью, посмотрел на солнце.

— Ты пройдешь подготовку к конфирмации, ноконфирмоваться не будешь.

Только когда они проехали несколькокилометров, Горм осознал смысл отцовских слов. Незадолго до поворота на городотец сказал, не отрывая глаз от дороги:

— Я скажу матери, что никакой конфирмации небудет. Читай псалмы. И забудем об этом. Договорились?

— Договорились.

Турстейн вечно над чем-то смеялся. На школьномдворе, сложившись пополам, он вдруг начинал хохотать над тем, что Горму вовсене казалось смешным. Например, над тем, что у учителя математики сзади из-подпиджака болтались подтяжки. Горму это нравилось, но не всегда.

В тот день, когда Горм рассказал ему, чтоотказался от конфирмации, Турстейн просто зашелся от смеха. Они только чтопоставили свои велосипеды в штатив и собирались идти на урок.

— Что в этом смешного? — спросил Горм, он былобижен.

— Да ты просто дурак!

— Почему?

— Потому что не хочешь конфирмоваться. Ведьтогда ты не получишь подарков!

— Я о них и не думал. Подарки мне не нужны.

— Еще бы! У тебя и так все есть. Тебе незачемконфирмоваться!

— По-моему, дурак ты, а не я, — сказал Горм ипобежал вперед, не дожидаясь ответа.

После уроков Турстейн снова подошел к Горму.

— Мне плевать, будешь ты конфирмоваться илинет. Пошли ко мне.

— У меня нет времени.

— Обиделся?

— Нет.

— Я вижу, что обиделся.

Они вместе спустились по лестнице и вышли изшколы.

— Я не обиделся. Пойдем лучше сегодня ко мне!

— К тебе? Почему?

— Просто так.

Они сняли замки с велосипедов и выехали наулицу.

— А ты предупредил маму, что я приду?

Горм затормозил так, что во все стороныполетели мелкие камешки:

— Заткнись!

— Я не собирался дразнить тебя. Но ты всегдаговорил...

— Так ты идешь или нет?

— Иду-иду, не злись, — сказал Турстейн идобродушно засмеялся.

Голоса Марианны и Эдель разносились по всемудому. Мать стояла в холле и в отчаянии смотрела на второй этаж.

— Я уже слишком взрослая, чтобы делить скем-то комнату, мне нужна отдельная! — кричала Марианна.

— Но ведь вы всегда... — Мать вдругобнаружила, что Горм пришел не один.

— А теперь нет! Она меня раздражает! —крикнула сверху Марианна.