Виктор Астафьев - Юрий Ростовцев

В это время как шандарахнуло! Ложе карабина в щепки, телефон вдребезги, и сам я — не то на том свете, не то на этом лежу, дым нюхаю. Земля на меня сыплется, заживо засыпает. Страшно сделалось. Как выскочил из полуразвороченной щели и к ребятам рванул — не помню.

„Свалился, — рассказывает уже в Ленинграде Слава, — все в тот же недокопанный блиндаж. Глядим: рука навыверт, кровина хлещет ручьями. Пробуем перевязать — бьешься, кричишь: ‘Самолет! Где самолет! Я же его!..’“ А того не соображаю, что другие самолеты прилетели, может, и снаряд ударил, — немцы начали артподготовку перед последней в тот день атакой.

Мы со Славой бежали под гору, к деревне. Голова кружилась. Я пить просил. Друг пить не давал — опытный он уже был, десантную школу кончил. Его за Днепр на плацдарм с десантом выбрасывали, да неудачно. Весь тогда почти десант погиб. Слава в наше расположение ночью выполз с другом одним со странным и запоминающимся именем — Январист.

С перепугу наш часовой чуть было их не уложил. „Мне, — говорит Слава, оставшись в нашей артиллерийской части, — после того десанта ничего уже не страшно, теперь меня не ранят и не убьют“.

Так оно и вышло!

А меня вот ранило, дурака! И зачем мне этот самолет сдался? Зачем я только рыло свое грязное из ячейки высовывал?!

Какие-то две девушки военные третью девушку, раненую, волокли. У нее, у бедной, голова моталась, ноги подгибались. Пить просила.

„Вот она, вода-то!“ — показал Слава на ручеек. Девки пищат: „Как же пить такую воду!“ Ручей и правда точно с бойни течет, бурый от крови и мути. „Зажмурьтесь!“ — гаркнул Славка и потартал меня дальше.

Со всех сторон в деревню раненые текли, поодиночке и группами. Смотрим, минометчики из нашей дивизии, человек восемь. Среди них лейтенант, повис на забинтованных солдатах, зубами от боли скоргочет.

„Привет!“ — „Привет!“ — „Отвоевались?“ — „Отвоевались! Так-перетак в Гитлера, в Геббельса, в маму ихнюю и в деток, если они у них есть!..“

Завыло, запело вдали густо, пронзительно. Остановились, замерли все, и вдруг посыпались кто куда. Накрыло нас минометным налетом. Слава успел столкнуть меня в придорожную щель, сам сверху на меня обрушился. Я упал на раненую руку, потемнело в глазах.

Сколько времени прошло — не знаю. Помню как во сне: сумрачно, дымно, пыль оседает, и на развороченном булыжнике дороги, вперемешку с серым лоскутьем — землей и корнями — серые скомканные трупы минометчиков. Меж ними побитые девчонки валяются. Одна кричала истошно, предсмертно, до самого неба. Лейтенант, сделавшийся вдруг коротеньким, упираясь лбом в землю, молча приподнимал себя и нашаривал что-то руками, искал чего-то.

Лежа под кухней, в относительной уже безопасности, я догадался, отчего лейтенант был коротенький — обе ноги ему оторвало, а искал он скорее всего пилотку. Вот и ревел я обо всем вместе виденном и от жути ревел…

…Совсем недавно, ночью, зачесалась рука, та самая. Даже не зачесалась, а заныла, зазудела. Начал я со сна царапать ее. Слышу под пальцами твердо. Из дальних времен, из глубины тела, обкатанный кровью, вылезал осколок с привычной уже болью. Совсем маленький, сделавшийся кругленьким, как картечина, он натянул кожу и остановился. Но раз чешется, значит, скоро выйдет.

Думаю, это уже последний. Дай Бог, чтоб последний осколок ушел из меня, из всех нас, бывших воинов, и никогда, ни в чьем теле больше не бывал».

После тяжелого ранения под польским городком Дукла Астафьев почти восемь месяцев пролежал в госпиталях. Пройдя курс лечения, он оказался не годен к строевой службе, был комиссован во вспомогательную часть и победу встретил в городе Ровно. «Более в строй я не годился и начал мыкаться по нестроевым частям, которые то мне не подходили, то я им не мог пригодиться, пока не угодил на почтово-сортировочный пункт 1-го Украинского фронта, располагавшийся неподалеку от станции Жмеринка, в местечке Станиславчик. Здесь я повстречал военнослужащую Корякину Марию Семеновну, сразу же после демобилизации женился на ней и поехал на ее родину, в город Чусовой Пермской (в ту пору Молотовской) области».

…Часть, где проходила службу Мария, находилась на Прикарпатском фронте. Однажды ее и еще нескольких девушек отправили в маленький польский городок в качестве помощников руководителя оперативной группы при отделении военной цензуры. Они должны были обрабатывать скопившиеся мешки с почтой — фронтовыми письмами. Помощникам надлежало не только читать письма, но и «пикировать», то есть выбирать наугад пачку из проверенных уже писем и еще раз тщательно прочитывать.

«В помещении, — вспоминала Мария Семеновна, — где стояли длинные столы и за ними сидел и шуршал письмами наш брат — военные девчата, ехавшие воевать, а не выискивать в солдатских и в письмах из тыла какие-то тайные сведения, — возле двери был прибит умывальник с соленой водой, и мы, иногда в очередь, почувствовав зуд на ладонях, меж пальцев, жестоко царапая ногтями, мыли руки круто соленой водой. Иногда это помогало, иногда нет, и тогда приходилось обращаться в медчасть…»

Когда Мария и ее сослуживцы вернулись в Станиславчик, оказалось, что на местной «сортировке» многих девушек, работавших на разборке почты, заменили солдаты, комиссованные после госпиталей. Однажды утром к ним в отделение привез мешки с письмами веселый солдатик, которого она прежде не знала. На груди его хорошо смотрелись медаль «За отвагу», орден Красной Звезды и гвардейский значок с отбитой в нижнем углу эмалью. Боевой солдатик — сразу видно! Поздоровавшись, широко и белозубо рассмеялся, отчего веснушки по лицу разбежались: «Теперь я ваш покорный слуга, не в полном, конечно, смысле, просто буду почту увозить-привозить…»

Его с радостью встречали на сортировке, может, немножко больше, чем других, хвалили, когда привозил девушкам «личные» письма.

Однажды Мария с подругой возвращалась с работы по узкому переулку, в котором было по колено грязи. Шли медленно, держась руками за плетни. Наконец, добрались до хаты, в которой Мария жила с хозяйкой Федотовной. Остановились, чтобы еще немного поболтать. И тут-то она вспомнила, что сегодня днем из Чусового пришла очередная посылка с книгами, и предложила спутнице зайти прямо сейчас, выбрать для себя что-нибудь почитать. В это время кто-то, насвистывая, прошлепал мимо них по грязному переулку. Услышав девичий разговор, человек приостановился и поинтересовался, о каких книгах идет разговор.

Присмотревшись, Мария узнала веселого солдата. Она рассказала о посылке и предложила как-нибудь зайти, посмотреть ее книжные сокровища. Через день он пришел в гости, а потом заходил уже часто. Виделись они, конечно, и по служебным делам, но книги как-то облегчили общение, помогли пройти первый этап знакомства. И даже более того — сдружили их.

Однажды, когда гуляли по городку, они набрели на мостик, остановились посередке, и Виктор вдруг запел. Мария была поражена его голосом, той проникновенностью, с которой он исполнил романс.

Эта открытость, доверчивость еще более их сблизила. После тогда вечера они уже не только гуляли, ходили на танцы, но и подолгу сидели на лавочке под окном хаты, где жила Мария, и чувствовали, что не могут наговориться.