Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

В полночь пришла смена караула. Неожиданно немецкий офицер, который сменял его, освещая свой путь электрическим фонариком, подошел к нашему окну, осветил часть нашей комнаты, но не увидел нас. А затем вдруг прыгнул через окно к нам и тогда увидел лежащих у дыры моих товарищей. Те, недолго думая, как змеи шмыгнули один за другим в дыру. Не ожидая увидеть меня стоящим за своей спиной и перепугавшись от неожиданной встречи, офицер крикнул о помощи своему солдату и выпрыгнул из окна.

Я понял, что побег не удался и что меня сейчас могут схватить в этой комнате и расправиться. Тогда я решил тоже как можно скорее вернуться через дыру внутрь клуба. Когда в темноте я выползал из-под сцены, то попал во что-то вонючее и перемазался им. Не обращая на это внимания, я нашел на сцене свое место и притворился спящим. Минут через 15 в клуб зашли гитлеровские солдаты с офицером и, освещая всех спящих, начали искать тех, кто пытался бежать. Офицер, подойдя ко мне и осветив меня фонариком, фыркнул и выругался:

— Фу, шайзе!

Пхнув меня ногой, он отошел от меня. Не обнаружив нас, немцы ушли.

Утром следующего дня нас всех построили, и снова тот же офицер стал тщательно осматривать всех, стоящих в этом строю. Снова офицер искал тех, кто пытался сделать побег ночью из этого клуба, но так и не узнал никого из нас.

Здесь нам дали больше хлеба, чем в лагере, и накормили, кажется, съедобной баландой. После завтрака, посадив в грузовые автомашины, нас повезли к одной из местных шахт, где уголь добывался почти открытым способом. Распределив пленных по восемь человек, немцы заставили нас грузить эти машины углем. Когда я грузил, то все время думал: «Что же я делаю? Гружу наш уголь фашистам. Я теперь работаю на них. Нет, этого больше не будет!»

Груженные углем машины ушли, и у нас был перерыв в работе. Оглядевшись кругом, я увидел, что охраняют нас немецкие солдаты очень старые по возрасту. Это, видимо, были гитлеровские солдаты «тотальной мобилизации». Один из них подозвал к себе наших товарищей и стал показывать им фотографии своих родственников. Он говорил довольно сносно по-русски. Я подошел к этой группе и услышал такие слова:

— Это моя папа. Это моя мама. Это моя сын.

Один из пленных, осмелев, спросил его:

— Вот и у вас есть папа, мама и сын, а зачем вы пошли на войну?

— Гитлер сказаль: пошель Франц, нах война, ихь унд и пошель, — сказал он.

Присматриваясь дальше, я увидел, что рядом с нами погрузкой угля занимаются также и гражданские, или, как их называли немцы, цивильные местные жители. Тогда я решил пойти на хитрость: попробовать пристроиться грузить автомашины вместе с ними. Тем более что я был одет во все гражданское и не был похож на военнопленного.

Воспользовавшись тем, что немецкие солдаты не обращали на меня особого внимания, следующую машину я уже грузил с этими рабочими. Никто из них ничего мне не сказал, когда я стал грузить с ними, и, догадываясь о моем намерении, с пониманием приняли в свою бригаду.

Когда ушла и вторая колонна машин, нагруженных углем, я принял решение проверить бдительность немецких солдат. Отойдя от группы этих рабочих за лежащий на земле котел и оправившись там, я обнаружил, что никто из солдат не обратил на меня никакого внимания. Тогда я зашел за одно из зданий шахтных построек, где в это время клали кирпичную кладку женщины. Одна из них, увидев меня, сказала:

— Что, милый, бежишь? Давай, давай скорее, иди вон по той улице поселка. Туда уже двое ваших ушли, догоняй их!

Услышав эти сочувственные нам, пленным, слова женщины, я уверенным и быстрым шагом пошел в направлении, указанном ею. Дойдя до конца улицы и выйдя в степь, я увидел там маячившие две фигуры ушедших товарищей. Я окликнул их. Они остановились, поджидая меня. Подойдя ближе, среди них я узнал моего друга Афанасия, а второй товарищ мне был незнаком. Они уже успели в крайних домах поселка попросить несколько кукурузных початков и теперь за обе щеки уплетали кукурузу. Поделились со мной, и мы быстрым шагом пошли на север от поселка, необычайно радуясь своему избавлению от плена. Снова мы были на свободе. Нам даже не верилось, что так легко удалось бежать от немцев.

— А что, если за нами будет погоня, когда немцы обнаружат наше отсутствие? — сказал кто-то из нас.

— Да кругом степь, лесов нет, и нас будет очень легко найти, — ответил я.

Мы прибавили шагу. В этот день мы шли до глубокой ночи, пока от усталости не свалились в одну из скирд соломы, стоящей одиноко в степи. На другой день мы зашли в один из населенных пунктов, чтобы достать себе что-нибудь поесть. Договорились собраться в конце улицы этой деревни. Больше часа мы с Афанасием ждали третьего товарища, но, так и не дождавшись, пошли дальше вдвоем. В пути у нас было очень много времени, чтобы хорошо познакомиться друг с другом. Правда, малознакомому человеку я не стал рассказывать всех подробностей о себе. Лишь сказал ему, что я из Тульской области и иду на родину к родителям.

— Я женат, — доложил мне Афанасий. — У меня жена сельская учительница. Мы недавно поженились. Детей пока у нас нет, есть свой дом. Жили мы с ней хорошо. Я работал трактористом в МТС. Меня люди знают почти во всех деревнях Советского района Курской области. МТС находилась на станции Кшень, где был и наш районный центр. От деревни, где мы жили, эта станция и МТС были совсем недалеко.

Как я потом установил, Афанасий в вопросах географии был совершенно неграмотным человеком. Он абсолютно не представлял, в какую сторону нам нужно идти, через какие примерно крупные города должен был проходить наш путь, чтобы прийти ему на свою родину. Поэтому маршрут нашего движения прокладывал я. Наученный горьким опытом, я старался теперь держаться глухих мест, вдали от больших городов и поселков. Шли мы все время только по проселочным дорогам, обходя стороной различные, даже маленькие города. Пока мы двигались степной местностью. Населенные пункты были один от другого на очень больших расстояниях, до 15 и даже до 30 километров. Все время стояла теплая солнечная погода. Каждый день мы проходили по 40–45 километров. Ночевали в степи, в стогах сена или в скирдах соломы, а иногда нам удавалось останавливаться на ночлег и в небольших населенных пунктах.

Дорогой я предлагал Афанасию где-нибудь попытаться узнать, нет ли здесь местных партизан, чтобы с ними соединиться и воевать против немцев. Афанасий соглашался со мной, но в то же время говорил:

— А где же ты здесь, в степи, найдешь партизан?

— Да, Афанасий, здесь, конечно, едва ли есть партизаны. А вот когда начнутся лесные массивы, то как, пойдешь тогда со мной к ним?

— Ну, если где будут леса, тогда другое дело. Но лесов-то пока даже маленьких не видно.

На этом наш разговор о партизанах и кончался. Мы шли изо дня в день, ускоряя свой шаг. Уже прошли восточнее Старобельска, приближались к Ровенькам, Воронежской области, а больших лесов и в помине не было. Пока стояла хорошая, теплая погода, мы спешили, так как наступил уже октябрь месяц. Где-то под Валуйками нас застал сильный ливень. Промокшие с ног до головы, мы, совершенно замерзшие, к вечеру пришли в одну небольшую деревню. Еще продолжался сильный дождь, когда мы постучались в одну из хат этой деревни. Дверь открыли два старых человека, видимо, супруги. Увидев нас, посиневших от холода и сильно промокших, старушка всплеснула руками и заохала: