Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Первая половина дня тянулась для менямучительно долго. Пока высокие сферы спорили, какое из ведомств возглавитоперацию, меня никто не трогал, и я томился тревогой и бездействием. Ввидупредстоящего ответственного поручения я был освобожден от своих обычныхобязанностей, переложенных на Сомова. Георгий Александрович сказал, что от нас,посвященных в тайну, потребно только одно: не подавать виду и являть собойлучезарную безмятежность. Веселить павшего духом Павла Георгиевича былопоручено Эндлунгу. Для выполнения этой важной задачи лейтенант получил некуюсумму, сделался необыкновенно оживлен и деловит, посадил своего подопечного вэкипаж и прямо с утра повез в Царицыно, в цыганский ресторан – как выразилсяЭндлунг, «для разгону».

Ксению Георгиевну его высочество доверил мне,и задача выглядела непростой. Великая княжна вышла к завтраку с покрасневшимиглазами, вся бледная и печальная, а ведь вечером ей предстояло делать визиты ипосле ехать в Петровский дворец на малый ужин с серенадой.

Георгий Александрович посоветовался со мной,как быть, и мы пришли к заключению, что для изгнания меланхолии действеннеевсего физические упражнения. Пусть играет в теннис, повелел его высочество,благо день выдался хоть и пасмурный, но сухой. После чего надел цивильное иуехал по каким-то неизвестным мне делам, поручив устройство игры мне.

– Афанасий, но с кем же мнеиграть? – спросила Ксения Георгиевна.

В самом деле, выходило, что партнеров для еевысочества нет. За англичанами по поручению Симеона Александровича заехал князьГлинский и увез их кататься в Сокольники, а оттуда на обед вгенерал-губернаторскую резиденцию. Я вспомнил, как его высочество вчеразаинтересовался изящным мистером Карром и встревожился, но не столь уж сильно,потому что у меня были заботы и посерьезней.

Немного подумав, Ксения Георгиевна сказала:

– Иди к Эрасту Петровичу, пригласи его.Больше ведь не с кем.

Я отправился к Фандорину. Перед тем какпостучать, прислушался, и до моего слуха донеслись очень странные звуки: глухиеудары, громкое сопение и дребезжание стекол. Встревожившись, я легонькопостучал и приоткрыл дверь.

Перед моим взором предстала удивительнаякартина. Господин Фандорин и господин Маса, оба в одних белых подштанниках,исполняли какой-то странный ритуал: каждый по очереди разбегался, доневероятности высоко подпрыгивал и бил ногой в стену, отчего и происходилоиспугавшее меня дребезжание. Эраст Петрович проделывал это диковинноеупражнение в полном молчании, зато его слуга пыхтел, пофыркивал, а совершивочередное нападение на стену, не просто отскакивал обратно, но мячикомпрокатывался по полу.

– В чем… дело? – отрывисто спросилФандорин, прервав вопрос на середине для нового удара.

Хороший дворецкий никогда ничему неудивляется. А если и удивляется, то не подает виду. Поэтому я как ни в чем нибывало поклонился и передал просьбу Ксении Георгиевны.

– Поблагодарите ее высочество заоказанную честь, – вытирая пот, ответил он. – Но я не умею играть втеннис.

Я вернулся к великой княжне, а она уже успелапереодеться в просторное теннисное платье и белые туфли.

Отказу Фандорина очень расстроилась:

– Что же мне, самой себе мячи подавать?Все равно проси. Скажи, научу.

И в глазах слезы.

Я опять поспешил к Фандорину и теперь ужепопросил его как следует, упомянув и о поручении Георгия Александровича.

Эраст Петрович вздохнул и покорился. Я мигомпринес ему теннисный костюм Павла Георгиевича, оказавшийся почти в пору, развечто немножко узким в плечах.

Начался урок. Я наблюдал из-за сетки, так какзанять себя мне было нечем. Вскоре ко мне присоединился Маса, а чуть позднеевышел и мистер Фрейби, привлеченный упругими звуками мяча, чарующими дляанглийского уха.

Ученик из Фандорина получился неплохой, и ужечерез четверть часа мяч стал перелетать через сетку раз по десять кряду. КсенияГеоргиевна повеселела, разрумянилась, из-под шляпки выбились светлые локоны –смотреть на нее было приятно. Славно смотрелся и ее партнер. Ракетку он держалнеправильно, по мячу бил слишком сильно, будто саблей рубил, однако по кортупередвигался ловко, да и собою был хорош, следовало это признать.

– They make a beautiful pair, don'tthey? – сказал мистер Фрейби.

– Курасивая пара, – перевел для меняМаса.

Я был покороблен этим замечанием и отнес его киздержкам перевода. Никакой парой ее высочеству Фандорин, разумеется, быть немог, ни в каком смысле. Однако после слов мистера Фрейби взглянул на КсениюГеоргиевну повнимательней, и на душе у меня впервые, как говорят в народе,заскребла кошка. Такого сияющего взгляда у ее высочества я не видел даже передее первым «взрослым» балом.

– Ну всё, Эраст Петрович, хватит зрявремя терять! – крикнула она. – Вы умеете уже достаточно, чтобы мысыграли один гейм на счет. Правила очень просты. Подавать буду я, потому что вывсе равно не умеете. Сначала я ударю мячом в этот квадрат, потом в тот, и такпоочередно до победы. А вы отбивайте, только попадайте в площадку. Понятно?Проигравший пролезет под сеткой. А судить я попрошу англичанина.

Она обратилась к мистеру Фрейби по-английски,тот с серьезным видом поклонился и вышел к сетке. Однако прежде, чем податьзнак к началу гейма, повернулся к нам и что-то сказал.

– Хочет пари, – объяснил Маса, и вего маленьких глазках вспыхнули азартные огоньки. – Два пуротив одзин зареди.

– За что? – не понял я.

– За барысьня, – нетерпеливо ответиляпонец и тоже залопотал по-английски, показывая то на своего господина, то наее высочество.

– All right, – согласилсябританец. – Five to one.

– Пячь пуротив одзин, – перевел Маса.

Сокрушенно вздохнул, достал откуда-то из-запазухи цветной бумажный кошель, показал мистеру Фрейби мятую пятирублевуюкупюру и положил ее на скамейку.

Англичанин немедленно вытащил скрипучий,хорошей кожи бумажник и извлек оттуда четвертную.

– What about you, mister Zyukin? –спросил он, и это было понятно без перевода.

На мой взгляд, затея с пари выглядела невполне прилично, но Георгий Александрович, уходя, наказал: «Веселье инепринужденность, Афанасий. Надеюсь на тебя». И я решил вести себя непринужденно.