Григорий Распутин. Жизнь старца и гибель империи - Андрей Гусаров

«В царской семье, – пишет С.Р. Минцлов, – есть обычай заезжать невесте перед венцом в Казанский собор и молиться там; не исполнившим это предание грозит бесплодие, или рождение только одних девочек. Когда Александре Фёдоровне сказали об этом, она засмеялась и в собор не поехала»[82]. Да, как в старой сказке: смеялась молодая и образованная Алиса Гессенская, а в тёмное византийское православие ударилась императрица Александра Фёдоровна, с ужасом наблюдавшая, как исполняется старое проклятие. Получается, что не только в христианские догматы верила императрица, но и в глупые приметы, лишённые всякого смысла и не имеющие отношения к вере. Особенно любила ездить Александра Фёдоровна на Смоленское кладбище к могиле Ксении Петербургской, которую постоянно просила о рождении сына. На свет появлялись одни девочки.

По свидетельству журналиста Л. Львова (Л.М. Клячко), перемены в психике императрицы произошли после событий на Ходынском поле в Москве, когда во время коронационных торжеств в результате давки погибло большое число горожан. «…При дворе появились богомолки, юродивые и пр. „Вода с Афона“, земля, взятая от „Гроба Господня“, ладонки, амулеты стали страстью Александры Фёдоровны», – отмечает Л. Львов.

Отвлекаясь от истории с Низье Филиппом и особенностей мировосприятия Александры Фёдоровны, вернёмся в сентябрь 1900 года, когда в Париже Стана и её сестра Милица с супругом великим князем Петром Николаевичем знакомятся, пожалуй, с самой знаковой фигурой европейского мистицизма – Папюсом. Двух дам и князя заинтересовал мартинизм[83], а Папюс являлся основателем (совместно с П. Шабосо) знаменитого французского Ордена Мартинистов. Он, кстати, трижды приезжал в Россию, и его принимали в царской семье как дорогого гостя. Француз жил в Царском Селе, в императорской резиденции, рядом с семьёй Романовых. В Петербурге глава мартинистов читал лекции по магии, посещал важных представителей знати, да и вообще был принят столичным обществом. Позднее Папюс познакомится с мэтром Филиппом и даже будет восхищаться его магическими способностями.

Папюс

В Петербурге мсье Филипп был буквально нарасхват. Он вылечил от оспы одну из великих княжон, удалил (молитвой) камни из почек у Александры Фёдоровны, избавил от гангрены племянника библиотекаря Зимнего дворца. В принципе, указанных «чудес» достаточно для канонизации, но, возможно, это дело будущего. Зато «чудес» хватило для того, чтобы одарить Филиппа по приказу императора

Николая II дипломом русской Военно-медицинской академии (во Франции шарлатану наотрез отказались давать диплом врача, причём неоднократно). Но Россия – не Франция. У нас желание главы государства уже закон. Кроме того, француз получил чин действительного статского советника, что соответствует званию генерал-майора. В России власти всегда любили французских клоунов и комедиантов.

Но мэтра привезли в Россию не для этого. Семье нужен был наследник, и Филипп обязался предсказать рождение мальчика. Настал срок, и он предсказал – будет мальчик! Родилась девочка – четвёртая по счёту, которую назвали Анастасией. Разразился скандал, но мэтр Филипп не унывал – в 1903 году он вновь предсказал Александре Фёдоровне новую беременность и, как итог, рождение наследника. Беременность оказалась ложной – этот факт удостоверил профессор Д.О. Отт, и, на этот раз, предсказателя Филиппа отставили, отправив обратно во Францию, правда, с хорошей оплатой за «прекрасно проделанную работу».

О том, что отсутствие наследника было большой проблемой для венценосной четы, говорит одно признание, сделанное императрицей. Однажды она призналась своей фрейлине и подруге Анне Вырубовой в том, что «…рождение первой девочки нас разочаровало, рождение второй – огорчило, а следующих мы встречали с раздражением».

Казалось бы, что случай с мэтром Филиппом должен был заставить Николая II и Александру Фёдоровну усомнится в методах, предлагаемых всевозможными магами и гипнотизёрами. Но нет, эффект был прямо противоположный. Вакантное место придворного прорицателя оставалось таковым недолго.

Императрица Александра Фёдоровна и фрейлина Анна Вырубова

Вторым «другом» царской семьи стал юродивый Дмитрий Знобшин (Попов), более известный как Митя Козельский, Коляба или Гугнивый, подвизавшийся при Оптиной пустыни. Вот как описывал нового «друга» Л. Львов:

«Митька был юродивый, привезенный из Оптиной пустыни, расположенной в Козельском уезде. Это был типичный эпилептик, с выпученными, бессмысленными глазами и с характерным постоянным слюнотечением. Говорил он не вполне членораздельно, так что понять его было довольно трудно. При встречах с людьми Митька неизменно лобызался. Чванные бюрократы безропотно переносили это челомкание, оставлявшее на их родовитых ланитах липкую слюну, которую они тут же украдкой брезгливо вытирали»[84].

В своих воспоминаниях о юродивом писал и французский посол Морис Палеолог: «Он родился около 1865 г. в окрестностях Калуги, он глухой, немой, полуслепой, кривоногий, с кривым позвоночником, с двумя обрубками вместо рук. Его мозг, атрофированный, как и его члены, вмещает лишь небольшое число рудиментарных идей, которые он выражает гортанными звуками, заиканием, ворчанием, мычанием, визжанием и беспорядочной жестикуляцией своих обрубков»[85].

Для перевода тех звуков, что издавал Митя, рядом с ним пристроился Елпидифор Кононыкин, который всем рассказывал, что только он может интерпретировать божественные истины, изрекаемые юродивым. Тандем получился на славу!

В Петербурге, вернее в Кронштадте, Митя впервые появился в 1901 году, и затем через Илиодора (Труфанова) познакомился с инспектором Духовной академии архимандритом Феофаном, что, в итоге, и позволило проникнуть и в высший свет, и в императорскую семью. Феофан познакомил Митю с Милицей Николаевной, которая и представила юродивого Николаю II и Александре Фёдоровне. Журналист Л. Львов вспоминал: «Каноныкин хорошо изучил Митьку, и, предчувствуя приближение припадка, водил его в царские покои. Здесь Митька катался по полу, изрыгая обильную слюну и нечленораздельные звуки. Царь и царица с напряжением наблюдали за припадками и выслушивали Каноныкина, переводившего на общепонятный язык прорицания юродивого»[86].