Эхо великой песни - Дэвид Геммел

Девочка перелезла через спинку сиденья.

— Стар ты уже, чтобы детей заводить, — сказал Вирук.

— Да, господин, это вы верно подметили, — Откуда едешь?

— Из Рен-эль-гана, господин. Мои виноградники там, поблизости.

— Я слышал об этом месте.

— Теперь нас немного осталось. Человек пятьдесят. Но мы больше не подвергаемся гонениям — думаю, аватарские господа простили нас.

История племен Вирука никогда не интересовала. Эти недочеловеки вечно дерутся друг с другом. Вино нагоняло дремоту. Вирук тоже перелез назад, отодвинул в сторону девочкиных кукол и улегся.

Солнце закатывалось, и он, засыпая, почувствовал, как прильнуло к нему теплое детское тельце.

Дети всегда к нему липнут. Странное дело — он-то их терпеть не может.

Солнце заходило, и Бору остановил упряжку около узкого, впадающего в Луан ручья. Поставив тормоз, он забрался в фургон и стал смотреть на спящего аватара.

«Я бы запросто мог сейчас перерезать тебе глотку», — думал он.

Его дочь Шори крепко спала, прильнув к аватару и сунув в рот большой палец. Будь аватар один, Бору убил бы его, но он боялся, что Шори проснется и у нее снова начнутся кошмары.

Он укрыл девочку одеялом — при этом ему пришлось укрыть и ненавистного человека, спавшего с ней рядом. Бору, подавив ненависть, взял два мешка с овсом и пошел кормить волов.

Управившись, он развел среди камней костер и сел у огня, глядя на закат.

«Стар ты уже, чтобы детей заводить».

Бору погладил свою седую бороду. Кости у него ныли от ревматизма. Шори семь лет. Он не доживет до того, как она вырастет, не увидит ее в свадебном уборе. Бору стало горько, но он пересилил себя.

Ему было двадцать три, когда аватары взяли его в плен вместе с другими повстанцами. Их, двести человек, привели скованными во второй город, Пагару. Там они предстали перед судом. Бору никогда еще не бывал в городе. Увидев громадные дома, он даже бояться перестал на время. Он дивился широким мощеным улицам и храмам с колоннами, рыночной площади с фонтаном посередине, воде, бьющей на тридцать футов вверх.

Он вырос в пустыне, где вода священна, и смотрел на фонтан с благоговением.

Зал суда тоже поразил его. Пленных вводили туда по десять человек и ставили перед высоким помостом, где сидели двое аватарских судей. Бору шел за Фиалом, сыном пекаря.

Они дружил с детства и теперь все время переглядывались.

— Что они с нами сделают? — прошептал Бору.

Фиал пожал плечами.

Один из судей, худощавый, с синими до плеч волосами подался вперед. Его красная мантия переливалась искрами, голову покрывала серебряная шапочка с непонятными знаками.

— Вы обвиняетесь в преступлениях против империи, — он заглянул в свиток перед собой, — в незаконных сборищах, во владении мечами и другим оружием, а также в нападении на присутственное здание в деревне Асеп. — Он обвел бледными глазами закованных в цепи людей. — Один из вас должен ответить на эти обвинения. Ты, — костлявый палец указал на Бору, — будешь говорить за себя и своих сообщников.

— Каких слов вы от меня ждете? — спросил Бору. — Ваши законы нам не указ. Вы послали вооруженных людей на земли наших предков и объявили, что управляете нами. Мы воспротивились и продолжаем противиться. Как мы могли бы называться мужчинами, если бы смирились?

— Вот, значит, как ты решил защищаться? — сказал второй судья, лысый, с раздвоенной синей бородой. — Ты ставишь ваши права превыше прав аватаров? Мы принесли вам просвещение и закон. Мы показали вам, как можно спастись от голода, а вы платите нам за это мятежами и убийствами.

— Вы сами навязали нам свои дары. Мы вас об этом не просили. Аватара в нашей деревне мы всего лишь взяли в плен, хотя он убил трех наших людей. Банис-байя всегда были мирными земледельцами. Мы не воины, не убийцы. Мы свободные люди.

— Ошибаешься. Вы не свободные люди, — сказал второй судья. — Вы слуги аватаров, и слуги непокорные. Я нахожу твою защиту слабой и неубедительной. Твои друзья приговариваются к смерти. Ты, как выступавший от имени обвиняемых, по нашему обычаю не умрешь. Твой приговор — тридцать лет.

Увести их.

Осужденных вывели из зала в длинный коридор. Аватарский стражник взял Бору за руку и через боковую дверь втолкнул его в узкую комнату, где стояли скамьи, — Жди здесь. Когда тебя позовут, я приду за тобой.

Бору, ошеломленный приговором, не сопротивлялся. Время шло, и к нему в комнату поочередно ввели еще десятерых. Бору знал их всех, но они не разговаривали. Беда, обрушившаяся на банис-байя, не укладывалась в слова.

К середине дня троих увели, а в сумерках пришли за Бору.

Двое стражников доставили его в круглую комнату. Там было трое аватаров в синих шелковых одеждах, а в середине стоял каменный саркофаг, наполненный зелеными кристаллами, мерцавшими при свете ламп.

— Снимите с него цепи, — приказал один из аватаров в синем.

Цепи упали, и Бору распрямился. Он был молод, высок и силен, с волосами, как спелая пшеница.

— Полезай в саркофаг, — велел ему аватар.

— Зачем?

— Делай, что говорят. Это продлится недолго. Через час будешь свободен.

— Свободен? Меня приговорили к тридцати годам.

Стражники взяли его за руки и повели к каменному ящику.

Он, стряхнув их, сам залез в саркофаг и сел на кристаллы.

— Теперь ляг, — велели ему. Бору повиновался, и аватары отошли назад. Камни впивались ему в спину. — Закрой глаза. — Он выполнил и этот приказ. Позади сомкнутых век заплясали до боли яркие огни, Бору затошнило, и он потерял сознание.

Через некоторое время — то ли час, то ли сутки спустя — он очнулся. Стражники извлекли его из саркофага и вывели, уже без цепей, на улицу.

— Ступай домой, — сказали ему.

В растерянности он сошел по ступеням суда на площадь с фонтаном. Спустившись, он почувствовал усталость, и это удивило его. Он сел на мраморный обод фонтана, его оросили водяные брызги. Он уперся локтями в колени и вдруг увидел с ужасом, что руки его стали тощими, как палки, а кожа на них — сухой и сморщенной.

— Тебе нехорошо, дедушка? — спросила молодая женщина, положив руку на его костлявое плечо.

— Я не дедушка. Я молодой, — ответил он скрипучим голосом.

— Извини. — Она пугливо взглянула за здание суда и поспешно ушла.

У него отняли тридцать лет.

Двадцатипятилетний Бору сидел, грея у огня старческие пальцы, и думал об аватаре, спящем в его фургоне.