Как спасти жизнь - Эмма Скотт

– А как насчет тебя, Джо? – тихо спросил Эван. – Твой шрам. Кто-то причинил тебе боль.

Подняв голову, я встретилась с его вопросительным и немного даже беззащитным взглядом. Откуда-то он догадывался о моих призраках прошлого. Я думала над словами, вот только правда жалила, желая выплеснуться наружу. Ему уже все известно.

Я отстранилась. Он смотрел мягко, но уверенно.

Он знал.

И тут вместо страха я испытала облегчение.

– Мне страшно, Эван, – призналась я, – страшно произнести это вслух.

– Я знаю, милая. Меня тоже пугает необходимость открыться. Боюсь, ты сочтешь меня сумасшедшим, как и все остальные. И это страшит меня сильнее всего.

Эван убрал волосы с моего шрама и нежно провел по нему пальцами. А потом поцеловал щеку, по которой катились слезы.

– Давай поступим по-другому, Джо. Я не желаю держать тебя в неведении. Я хочу рассказать тебе всю чертову правду. Всю свою гребаную жизнь я вынужден скрывать то, что кажется мне нормальным. Таким же естественными, как и дышать воздухом.

Я подняла подбородок и посмотрела на парня, позволив солнечному свету упасть на свой шрам.

– Шрам появился не из-за аварии.

Он грустно улыбнулся.

– Я знаю, Джо. Хочу услышать твою историю. И поведать тебе свою. О Вудсайде и о том, почему меня туда отправили. – Его пальцы пробежались по моим волосам и погладили по щеке. – Давай сделаем чертовски безумный поступок и просто доверимся друг другу.

Негромко всхлипнув, я рассмеялась.

– Хорошо.

– Мистер Сэлинджер? – окликнул Эвана мужской голос. – Мне нужно с вами поговорить. Мисс Кларк? Вы опаздываете на урок.

Мы обернулись. У дверей школы стоял помощник директора Уоллес, и солнечные блики отражались от его очков и лысины.

– Пошли со мной, – взял меня за руку Эван.

Я моргнула и посмотрела на Уоллеса.

– У нас будут неприятности. Тебе и так их достаточно.

– Пойдем. Я хочу кое-что тебе показать.

Уоллес снова позвал нас, и его голос эхом отразился от кирпичных стен.

«К черту его».

– Идем, – согласилась я, крепко сжав руку Эвана.

Мы побежали в сторону парковки к красному «Шевроле» Эвана. И пусть его машина снаружи смотрелась развалюхой с потрескавшейся краской и помятым крылом, зато внутри все выглядело безупречно: чистые, без потертостей кожаные сиденья, отполированная приборная панель с блестящими переключателями. Парень явно заботился о своем автомо- биле.

В салоне пахло Эваном – смесью ароматов машинного масла, хлорки, его кожи и одежды. Когда он потянулся и пристегнул меня ремнем безопасности, меня охватили умиротворение и чувство защищенности. А стоило ему сесть за руль и завести двигатель, как я совсем успокоилась. По коже пробежало легкое покалывание. Определенно есть что-то возбуждающее в том, чтобы сидеть в пикапе парня и наблюдать за тем, как он уверенно ведет машину.

Кровь прилила к моему лицу, и я отвернулась, чтобы Эван не заметил этого. Мы ехали минут двадцать на восток мимо бескрайних полей с кукурузой. Океан зеленых стеблей простирался на многие мили вперед. Мы повернули на север и двинулись вдоль реки Миссисипи, там, где она граничит с Висконсином. Густой зеленый лес сменил кукурузные поля.

С моей стороны мелькнул указатель «Национальный памятник Эффиджи-Маундз».

– Мы едем туда? – спросила я. – К фигурным курганам? [16]

– Ага. Ты была там когда-нибудь?

– Никогда. Что это? Кладбище?

– Вроде того. Место древнее. Старее, чем эта страна. До того как в Планервилле появился аквапарк, я иногда приезжал сюда. Здесь спокойно. Думаю, тебе понравится.

Эван припарковался напротив кирпичного здания, в котором располагался туристический центр, и мы пошли внутрь. Здесь царила библиотечная тишина, раздавались лишь тихие шаги и приглушенные голоса других посетителей. За стеклом на стенах висели артефакты, оставшиеся от коренных жителей Америки. В центре главного зала стоял стол с огромной трехмерной картой парка с выделенными разными цветами пешеходными тропинками.

Я указала на странную группу объектов, отмеченных среди искусственных деревьев, и похожую на рудиментарные очертания живот- ных.

В основном это были медведи и птицы.

– Это фигурные курганы, – объяснил Эван. – В некоторых местах они могут достигать сорока футов в ширину.

– Кто их создал?

– Коренные племена Айовы, Висконсина и Огайо. Сотни лет назад.

Посетителям не разрешалось взбираться на курганы, но пешеходные маршруты вели прямо к древним могилам. Мы вышли из центра и наугад выбрали тропинку, которая вела в прохладу леса.

Эван не обманул, здесь и в самом деле царило спокойствие. Воздух в этом месте казался плотным, а атмосфера – пропитанной вековой историей и легендами.

Мы поднялись на холм и подошли к одному из курганов в форме медведя, заросшему травой и с приплюснутой верхушкой.

– Я понимаю, почему тебе здесь нравилось, – произнесла я. – Так спокойно.

– Да, но это не единственная причина. – Пока мы огибали курган, низкий голос Эвана эхом разносился среди деревьев. Он держал меня за руку, но не сводил глаз с фигуры из земли. – В младшей школе на уроке истории Америки мы проходили коренных жителей. Меня это заинтересовало. Нам рассказали о племени оджибва [17], их верованиях и традициях. О курганах. И это просто… имело смысл. Все то, что я прочитал, узнал… заставило меня осознать.

– Думаешь, твои родители – коренные жители Америки? – спросила я, рассматривая его вполне европеоидную внешность: светлые волосы и голубые глаза.

– Не знаю. И не думаю, что когда-нибудь узнаю. – Он крепче сжал мою руку. – Меня все устраивает. Я просто хочу, чтобы у меня все было хорошо. Пребывать в мире со своими знаниями.

Мы прошли вдоль тропы и спиной к спине, чтобы не упасть, уселись на поваленное бревно. Эван рассказал мне о пребывании в психиатрической лечебнице. Поведал обо всем. Я ощущала его доверие, словно оно было чем-то осязаемым, и в то же время парень будто вложил мне в руку что-то хрупкое и драгоценное.

– Мне было пятнадцать, и чернила лишь только успели засохнуть на моем свидетельстве об усыновлении. Я носил имя Сэлинджеров примерно месяц. И вот однажды утром я проснулся, чувствуя гармонию со своей новой семьей. Я ощутил некий… гул, проносящийся по дому, словно над нами находится линия электропередачи. Я решил, что у меня от счастья разыгралось воображение. Приятное чувство. Естественное. А потом я подумал, что, может, дело не только во мне. Возможно, и остальные члены семьи испытывают то же самое. Все мы, находящиеся в разных комнатах, чувствуем… это.