Иоланда, дочь Черного корсара - Эмилио Сальгари

Ужасный раскат грома, словно вспоровший брюхо свинцовой тучи и грохнувший, подобно залпу из полдюжины пушек, прервал их беседу.

Почти тотчас послышались свистящие звуки, словно где-то взвихрились бесчисленные, несущиеся с разных сторон струи воздуха. Мачты дрогнули и затрещали.

Сквозь шум вздымавшихся волн, свист ветра и скрипучее потрескивание мачт донесся голос Кармо:

— Осторожней на марсах, и да поможет нам Бог!

Море вспучивалось на глазах, черная туча с невероятной быстротой залепила небесный свод, гася звезды. На море пала глубокая тьма, которую не в силах были рассеять два больших кормовых фонаря. Ветер свистел все сильнее, его напора не выдерживали паруса. Ветру вторили волны, бившиеся о борт.

— Знаешь, что напоминает мне эта ночь? — сказал Кармо, стоявший у руля как лучший кормчий среди корсаров.

— Догадываюсь, — ответил гамбуржец, помогавший ему в трудные минуты. — Ночь, когда Черный корсар отправил на шлюпке в море дочь проклятого герцога, мать сеньоры Иоланды.

— Да, дружище, — ответил взволнованно Кармо. — Море тогда тоже бушевало и грозило бурей. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день вновь пересекутся пути Черного корсара и его любимой девушки, которая станет к тому времени королевой карибских людоедов, и он на ней женится?

— А как плакал в ту ночь корсар!

Издалека донеслось какое-то жуткое завывание, заглушившее последние слова гамбуржца.

— Надвигается могучий вал, — сказал Кармо. — Что станет с нашими скорлупками? Лишь бы не вышел он нам на траверз.

Фрегат разрезал яростно налетавшие на него волны, но и ему от них доставалось, несмотря на его большие размеры.

Марсовые уже свернули нижние паруса, оставив лишь марсели и брамсели, и все же мачты вздрагивали при каждом порыве ветра.

Остальные корабли постепенно терялись в море. Их огни уходили то к западу, то к югу, словно скрываясь от урагана. Морган просигналил им ракетами, чтобы они сами выбирали себе курс.

В полночь все суда исчезли, укрывшись, видимо, возле многочисленных островов, расположенных вдоль побережья Венесуэлы, где они могли найти надежные бухты. Фрегат, однако, продолжал путь на север, стремясь добраться если не до Тортуги, то, по крайней мере, до Ямайки, где ему не грозила опасность: это была английская колония, открытая для корсаров, получавших здесь разрешения на плавание и ведение войны против испанцев.

Море становилось все пасмурней, ветер налетал с такой чудовищной силой, что, окажись у него на пути пушки тридцать второго калибра, то и они полетели бы за борт.

Оглушительно гремел гром, заглушая команды боцманов и их подручных, беспрерывно сверкавшие молнии слепили глаза.

Морган хотя и понимал, что скоро начнется ураган, сохранял удивительное спокойствие и невозмутимость. Он был не только смелым бойцом, но и одним из отважнейших мореходов своего времени. Стоя на мостике с рупором в руке, он отдавал приказания без страха или дрожи в голосе.

Отказавшись спуститься в каюту, Иоланда стояла рядом с капитаном, ухватившись за поручни мостика. Она бестрепетно встречала брызги воды, долетавшие иногда до этого, весьма высокого, места фрегата, и с любопытством, без примеси страха заглядывала в морские пучины, в которые корабль погружался со странным уханьем.

— Вам не страшно? — часто спрашивал ее Морган.

— Я дочь моряка, — с улыбкой отвечала девушка. — Мой отец сражался в этих морях с ураганами.

Часам к двум утра с моря донесся зловещий гул. Казалось, вопит несметная орава людей, взывающих о помощи.

Морган слегка побледнел и нахмурил лоб.

— Что это? — спросила Иоланда.

— Надвигается циклон, — ответил флибустьер.

Вдруг все небо от запада до востока озарилось ярким пламенем. Непроглядные потемки сменились, казалось, кровавым жаром. Волны вспыхнули, словно освещенные изнутри множеством подводных вулканов. Одна за другой следовали молнии. Яркий свет их ослеплял моряков. Казалось, на море изливается огненный каскад, молнии падали стрелами в два-три зигзага и такими же зигзагами взвивались обратно.

Сощурив глаза, команда фрегата с ужасом наблюдала за этим зрелищем. Впервые в жизни душа Иоланды, казалось, ушла в пятки.

— Сеньор Морган!.. — теребила она капитана. — Что происходит?

— Налетели на шаровую молнию, сеньора. Спускайтесь в каюту!.. Спускайтесь!..

— Посмотрите на клотик грот-мачты!.. — послышался в этот миг чей-то голос.

Все устремили глаза на мачту. Наверху, вокруг клотика, вращался, словно собираясь оседлать его, раскаленный шар величиной с апельсин, светившийся голубоватым светом. Внезапно он лопнул с сухим треском гранаты, мачту лизнул язык пламени и в воздухе запахло серой.

— Горим! — с испугом закричали корсары.

Вспыхнул марс, и пламя, раздуваемое ветром, охватило уже косой парус фок-мачты.

Увлекая за собой дочь Черного корсара, Морган собирался было спуститься с командного мостика, как вдруг до него долетел возглас Пьера Пикардца:

— Стаксель горит! Надвигается огромный вал!..

Морган с трудом подавил желание выругаться, чтобы не напугать девушку. Но не смог удержаться от гневного восклицания:

— Это какое-то проклятие!

Но, придя тут же в себя, он помог Иоланде спуститься по трапу, по которому то и дело прокатывались волны.

— Сеньора, — слегка взволнованно сказал он, глядя ей в глаза, — Морган не из тех, кто теряет присутствие духа, положитесь на меня.

— Я ничего не боюсь, — ответила Иоланда. — Я знаю, что вы мужественный человек.

— Уйдите с палубы, сеньора. Мы во власти волн и огня, и от беды не убережешься.

— Слушаюсь, капитан.

— Ван Штиллер, займись сеньорой!.. — крикнул он гамбуржцу, спешившему куда-то с ведрами.

Проводив долгим взглядом девушку, спокойно спускавшуюся под руку с флибустьером, словно ей не грозила опасность, Морган бросился на верхнюю палубу, где возникла суматоха.

— К помпам! — гаркнул он громовым голосом.

Фрегат лег в дрейф, чтобы устоять под натиском урагана, трепавшего его с ужасной силой и гнавшего на восток. Грот-мачта и фок-мачта были объяты пламенем. Пропитанные смолой марсы, канаты, рычаги управления вспыхивали как спички, горящие куски парусины падали на палубу, отовсюду сыпались искры. От снастей, можно сказать, ничего не осталось — вещь опаснейшая во время бури, которая могла продлиться не один час и лишить корабль устойчивости.

По команде Моргана корсары пустили в ход кормовую и носовую помпы, но сделать это было не так просто — волны то и дело захлестывали палубу, угрожая смыть людей, боровшихся с пожаром. К тому же струи били не очень высоко. Корабельные снасти горели и в воде. Падавшие с огнем куски рей и парусов подвергали людей постоянной опасности. Более того. При переменном ветре пожар грозил перекинуться на бизань-мачту. И все же эти несгибаемые люди, издавна привыкшие смотреть в глаза опасности, вели отчаянную борьбу. Некоторые из них приступили уже с топорами к горящим мачтам, чтобы свалить их в море. Поняв, что усилий моряков недостаточно, Морган велел вызвать на палубу испанских пленных, которые, увидав из трюма зловещее зарево, дико вопили и выли.