Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Владимирович Машкевич

объявлялось, что Временное правительство будет всемерно содействовать осуществлению автономии Украины; вторая учреждала новую должность временного краевого комиссара – представителя Временного правительства в девяти украинских губерниях (Киевской, Подольской, Волынской, Черниговской, Полтавской, Харьковской, Екатеринославской, Херсонской, Таврической). Oдной из задач комиссара было организовать Краевой совет, который занялся бы пересмотром границ Украины (исключением неукраинских частей этих губерний и включением украинских частей из прилежащих губерний – Холмской, Минской, Курской, Воронежской, Кубанской области и других). Декларации эти составила, естественно, сама Центральная Рада, а делегации предстояло добиться от Временного правительства официального издания этих документов. (В указаниях содержались и другие требования, например: допуск украинских представителей на будущую мирную конференцию; меры по украинизации школ; запрет антиукраинской пропаганды – всего 13 пунктов){226}.

Принципиальное решение о посылке делегации Центральная Рада приняла сразу по окончании военного съезда{227}. Решение было принято 9 (22) мая, состав делегации и инструкции утверждены через два дня. Делегация выехала из Киева в ночь с 13 (26) на 14 (27) мая{228}, а 16 (29) мая в полном составе была принята князем Львовым. Последний вознамерился передать декларацию Центральной Рады в Совет министров, но делегация выразила желание принять участие в обсуждении. Премьер-министр согласился с этим и распорядился создать особую комиссию для совместного обсуждения{229}. Следующие два дня делегация, разбившись на группы, вела переговоры с министрами и с председателем Совета рабочих и солдатских депутатов Николаем Чхеидзе. Тем временем 19 мая (1 июня) военный министр Керенский, возвращаясь с фронта в Петроград, снова посетил Киев.

На этот раз он задержался в городе на целый день. Поезд подошел к перрону около 8 часов утра. Снова торжественная встреча, «Марсельеза», почетный караул… «А. Ф. Керенский казался очень усталым, измученным, с сильно пожелтевшим лицом, но с бодрым, горящим взглядом. Не прекращающиеся овации подействовали, видимо, на него возбуждающим образом[,] и он сильно оживился». К 11 часам утра министр прибыл во дворец, где получасом позже открылось объединенное заседание исполнительных комитетов. Все «первые лица» – Страдомский, Суковкин, Незлобин, Григорович-Барский, Оберучев – само собой, были здесь. Собрание продолжалось до часа дня. Далее, в 3 часа дня, в городском театре состоялось объединенное собрание Советов, под председательством Таска. Присутствовавший на этом собрании Гольденвейзер вспоминал о том, каково было «всеобщее, всеохватывающее и всепобеждающее впечатление от фигуры Керенского». После каждой приветственной речи Керенский вставал и пожимал руку оратора. После последней речи он не опустился обратно на стул, а медленно подошел к рампе. «Зал дрожал от рукоплесканий, а Керенский стоял у рампы, со своей рукой на перевязи, со своим бледным, измученным лицом…» Публика уже была, что называется, «разогрета». Сам же Керенский был блестящим оратором. Речь его состояла из отдельных, отрывистых, коротких фраз: по выражению одного журналиста, он «метал слова». Когда он закончил речь, «вся толпа ревела, все были растроганы и потрясены до полной потери самообладания…»{230}

Говорил Керенский, в частности, такое:

Россия не умрет и рабой не будет, граждане! У вас в Киеве на одном памятнике есть надпись: «Вам нужны великие потрясения – нам нужна Великая Россия»[20]. Эти слова были написаны представителями того строя, который обвинял нас, что мы хотим только разрухи и беспорядка. Но мы больше, чем они, хотели создать великую Россию. И ныне под обломками старой загнившей России, через революцию, родилась новая демократическая Россия <…>{231}

Когда он закончил, его подхватили на руки и стали качать. Собравшаяся на улице толпа потребовала, чтобы министр вышел на балкон; он, конечно, не отказал народу.

Поручик Башинский в своей речи на митинге в театре провозгласил в адрес Керенского: «Да здравствует солнце русской революции!» Журналист Исаак Левинский, писавший под псевдонимом «Гарольд», отозвался на эту фразу в своей постоянной рубрике «Рифмы дня» в «Киевской мысли». Сколько в этих строках искренности, а сколько иронии, предоставим судить читателю:

Солнце русской революции

Ни один тенор-ди-грация,

Ни один великий бас

Не видал такой овации

В зданьи оперы у нас…

Украшение парламента,

Воплощенный «Красный рок»,

Буйной силой темперамента

Всю Россию он увлек.

Украшение правительства,

Демократа идеал,

Жизни «нового строительства»

Он главнейшей силой стал.

Вкруг его все резолюции,

С прошлым он сплошной контраст,

Солнце русской революции,

Наш министр-энтузиаст.

С речью жгучей, увлекательной

В скромном «френче» юный бог[21], —

Он, простой и обаятельный,

Все сердца кругом зажег.

Нас от Штюрмера «джентльменского»

Бог помилуй и спаси!

Имя громкое Керенского[22]

Прогремело по Руси!..

Он, сражаясь с темной кликою,

Веря в светлую судьбу,

Подымает Русь великую

На великую борьбу…

Молодой и увлекательный.

В скромном «френче» юный бог, —

Речью буйной, обаятельной

Всех сплотил и всех зажег.

Вкруг него все резолюции,

Он вне всяких «мелких каст», —

Солнце русской революции,

Наш министр-энтузиаст{232}.

В 6 часов вечера, в кинотеатре Шанцера начался митинг эсеров. Здесь кто-то из публики, для разнообразия, назвал Керенского «нашим будущим президентом». Опять большая яркая речь, последними словами которой было: «Да здравствует вечно юная партия социалистов-революционеров!» Гром аплодисментов, «Марсельеза», Керенского выносят на руках к автомобилю, где его восторженно приветствует толпа. С митинга министр отправляется на обед в ресторан «Метрополь» – но это не последнее его мероприятие в этот день. В 8 часов вечера Александр Федорович появился в здании Центральной Рады{233}.

Михаил Грушевский запомнил два визита Керенского (правда, он ошибочно датировал второй визит 21‑м мая по старому стилю). Его впечатление было отнюдь не восторженным:

Він приїхав [первый раз. – С. М.] саме перед нашим святом Національного фонду, але не виявив ніякого заінтересування, ні спочуття; прово[д]жав на фронт українські ешелони, але українському полкові, що стояв у Києві, не показав ніякої уваги, хоч се було елементарною чемністю з його сторони. Відвідав міський комітет, але до Ц[ентральної] ради не заглядав. З своєї сторони, і Ц[ентральна] рада, пам’ятаючи його неприязний жест при першім переїзді через Київ, не вважала можливим іти до нього з чолобиттям; українські представники вітали його в складі інших київських організацій, військовий комітет