Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Владимирович Машкевич

признает возможным, в зависимости от военных условий, признать украинский войсковой съезд своевременным». Съезд этот должен был быть вторым по счету; решение о его проведении было принято на первом съезде ввиду слабой организации последнего{252}.

Слова Винниченко были восприняты криками «Ганьба!» (естественно, по адресу Керенского). Любопытно, что ситуативным союзником украинцев выступил не кто иной, как Владимир Ленин. Лидер большевиков опубликовал в газете «Правда» заметку «Не демократично, гражданин Керенский!» Конечно, Ленин преследовал прежде всего собственные цели (статья завершалась фразой: «Из нынешнего положения никакого выхода нет, кроме перехода всей власти к Советам рабочих и солдатских депутатов»), но при этом вполне справедливо заключил: «Своей “великодержавной” националистической политикой гр. Керенский только усиливает, только разжигает именно те “сепаратистские” стремления, против которых Керенские и Львовы хотят бороться»{253}.

Съезд, разумеется, состоялся. Его планировали открыть 4 (17) июня в Троицком народном доме, но приехало больше делегатов, чем этот дом мог вместить. Поэтому открытие состоялось днём позже в городском (оперном) театре. В первый день прибыло около двух тысяч делегатов – приблизительно 1250 от фронта и 750 от тыла – которые представляли, по одной оценке, приблизительно 1,4 млн человек, по другой – около 150 тысяч{254}. Заняты были не только все места для публики, но и оркестровая яма.

Делегаты Всеукраинского крестьянского съезда

Ровно в 11 часов утра на сцену в полном составе вышел украинский Генеральный военный комитет, и член этого комитета Симон Петлюра произнес приветственную речь, встреченную аплодисментами и криками «Слава!» После его речи начались выборы членов президиума. Сначала долго дебатировался вопрос о числе таковых; сошлись на пяти. Далее кто-то предложил избрать в президиум членов Генерального комитета, но Петлюра оповестил съезд, что комитет принял решение сдать дела съезду, и потому никто из его членов не должен быть в президиуме. Теперь каждый из кандидатов в президиум стал произносить речи, знакомя собрание со своим мировоззрением и деятельностью{255}.

Під час цих балачок на сцену входить проф. М. Грушевський і всі вітають його вигуками: «Слава Грушевському, слава!» Овація продовжується кілька хвилин. Проф. Грушевський кланяється і займає місце за столом серед членів Генерального Комітету{256}.

Отметим, что в выборах членов президиума попытались принять участие «самостийники», но никакой поддержки они не получили. Часть была забаллотирована, другие сами сняли свои кандидатуры. Еще до начала съезда, 2 (15) июня, в Троицком народном доме прошел большой митинг, организованный «Союзом украинской государственности». В резолюции этого митинга заявлялось: «Ввиду того, что московское [sic] временное правительство своим ответом проявило отрицательное отношение к украинской автономии <…> ввиду того, что ответ этот является оскорблением для украинского народа <…> украинское собрание в Киеве в числе более 2500 человек считает своей моральной обязанностью перед созывом всеукраинского войскового съезда обратиться ко всему украинскому народу с такими постановлениями: Стоя на основе полной независимости украинской нации, как государственной, на территории Украины <…>»{257}. (Цифра 2500 человек вызывает некоторые сомнения, с учетом того, что 2000 делегатов съезда в этом доме не поместились; впрочем, возможно, участники митинга стояли.) Но даже украинская газета «Народня Воля» выступила против самостийников. В заметке об упомянутом митинге корреспондент этой газеты К. Шишацкий поместил своего рода короткий обзор самостийнического движения. «Починається і в нас розриватися ота погана думка, – писал он, – що ми є кращий народ ніж инший народ, словом починає рости серед одної частини української інтелігенції – шовінізм». Незадолго до этого в издательстве «Вернигора» вышла в свет брошюра «Катехізм українця». Вторая «национальная заповедь» в этом катехизисе гласила: «Усі люди твої браття, але Москалі, Ляхи, Угри, Румуни та Жиди – це вороги нашого народу, поки вони панують над нами і визискують нас». О самом же митинге корреспондент рассказывал: «Дикі вигуки, лайка, людська зненависть і відсутність всякої демократичности примусили мене тікати з мітінгу. Пішов я звідтіля з біл’ю в серці за тих людей, котрих хочуть “обробити” і за тих[,] хто те діло робить. Невже <…> ми остілько безсилі, що тілько роспалюванням зненависти і людожерства ми зможемо добутися справді таки вільного, незалежного українського народу»{258}. В свою очередь, «Киевская мысль», проводя напрашивавшуюся параллель между украинскими ультраправыми и их русскими «коллегами» – черносотенцами, приветствовала «украинскую “Народную Волю“[,] ставшую на путь борьбы с реакционерами и мракобесами независимо от того, на каком языке эти реакционеры и мракобесы говорят»{259}.

Первый Универсал: автономия

Вернемся на военный съезд. Первым делом делегаты разослали циркулярную телеграмму – всем фронтам, военным округам, гарнизонам и самому Керенскому – в которой объявили, что считают запрет съезда незаконным{260}. Отметим, что киевляне были не одиноки. Протест против запрета съезда и требование немедленного выполнения постановлений Центральной Рады отправили Керенскому украинские солдаты, офицеры и рабочие Кронштадта{261}. Неподчинение распоряжению военного министра в военное время следовало бы приравнять к бунту. Однако Временное правительство не предприняло никаких мер к тому, чтобы обеспечить выполнение запрета{262}. Больше того, разногласия возникли в самом Петрограде: Исполнительный комитет Петроградского Совета затребовал от Керенского объяснения его действий. Министр пошел на попятную, заявив, что его «неправильно поняли»: он, дескать, имел в виду не запрещение съезда, а несвоевременность его организации в порядке военных командировок, но не возражал против приезда делегатов на съезд в отпуск{263}. Вне зависимости от того, насколько искренним было объяснение, этот эпизод, разумеется, подорвал авторитет Временного правительства в глазах украинцев. Последние, в свою очередь, не упустили предоставившийся им шанс.

Обстановка в городе во время съезда была напряженной. Возле зданий Центральной Рады и театра – в квартале друг от друга – проходили многочисленные митинги, с каждым днем всё более страстные. Люди всё больше раздражались…

Пожар национальных страстей разгорается.

От каждой толпы, как от смоляного костра, пышет горячим жаром.

Вопрос национальный оказался самым злым, самым ядовитым.

Начинается дело с самостийности Украины, а потом все сводится к национальности.

Вот сцепились двое. Только что оторвавшийся от какого-то не то станка, не то горна – весь измазанный черной копотью русский рабочий. Против него некий полуинтеллигент-украинец.

– Мы не желаем идти больше с русскими, – заявляет украинец.

– А вы сами кто? – недоумевает рабочий.

– Украинец…

– А украинец кто? Не русский?!.

Украинец усмехается, пожимает плечами:

– Это особая нация…

– Особая?!. Ну, а церкви вы какой?

– Это другое дело…