Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей - Стефан Владимирович Машкевич

ходив до нього на авдієнцію, котру на ніщо звів присутній Оберучев, бо став мішатися в розмову делегатів з Керенським, спростовувати і полемізувати з ними; нарешті, в день його виїзду нам було оповіщено, що він прийде до Ц[ентральної] ради. Ми зібрались в залі засідань комітету (се був кабінет помічника попечителя, що перейшов в наше фактичне володіння за останній місяць) <…> полк, став в параді перед будинком, і так ми чекали довго. Посилали довідатися, чи, може, вже й не буде; відповіли, що його десь дуже вітають, в міськім театрі, здається, і він і не може зараз прибути. Нарешті зовсім вечором він приїхав в супроводі Оберучева, в великім поспіху, попереджуючи, в виразах не дуже чемних, що він спішиться і не може забавитися довго. Але я не хотів чим-небудь зіпсувати і без того напружених відносин і тримався тону не тільки чемного, але і приязного, порушуючи тони колишньої приязні і товариства в передвоєнних революційних рядах{234}.

Грушевский обратился к министру с короткой речью на украинском языке, выразив свое удовлетворение по поводу того, что может приветствовать его в стенах Центральной Рады, после чего кратко ознакомил гостя с задачами делегации, которая в этот момент находилась в Петрограде. Последовал диалог:

Керенский: Моя просьба к вам – быть мудрыми и спокойными. Меня нельзя заподозрить в чем-нибудь шовинистическом…

Голос: Як і нас…

Керенский: Но я сейчас совершенно не в состоянии сказать что-либо вам в ответ на поставленные вами вопросы. Когда я выезжал из Петрограда, этот вопрос еще и не поднимался, и я совершенно незнаком со взглядами моих товарищей. <…> Я не знаю, в каком смысле вы говорите об автономии Украины. Я могу категорически заявить, что во Временном правительстве есть желание сделать все, что возможно, все, что по долгу и совести они могут считать возможным, позволительным брать на себя, – в том числе и все, что касается автономии Украины. Но вот вы говорите про санкцию Учредительным Собранием, значит, вы хотите поставить Учредительное собрание перед готовым фактом, а мы бы хотели, чтобы Учредительное собрание положило основание самому факту.

Грушевский: Вы однако признаете полную законность того, что мы требуем автономии, и что это требование должно быть исполнено, поскольку оно не стесняет развития революционного движения. Мы ведь мыслим Россию как Федеративную Республику…

Керенский: Но признает ли Федеративную Республику Учредительное Собрание? Я лично федералист, но такая, например, влиятельная партия, как с. – д., смотрит на это совершенно иначе… Есть люди, думающие, что за лозунгом федеративной республики кроется отделение от России…

Грушевский: Мы мыслим Украину нераздельно с Федеративной Республикой Российской. Если бы мы стремились к полной независимости, то мы бы совершенно определенно так вопрос и поставили, тем более, что обстоятельства позволяют так поставить вопрос…

Керенский: Нет, нет, я говорю лишь о двух различных точках зрения. В самой русской демократии мы замечаем различные течения. Сейчас я это вижу и наблюдаю. То же, конечно, наблюдается и в некоторых национальных демократиях… В вопросе национальном очень часто забывают о всем другом и потому проникаются шовинизмом…

Грушевский: Это я думаю нас не касается…

Керенский: О нет, конечно… И надо надеяться, что здоровые элементы у вас все время будут брать верх, и конечно, поскольку вы будете отстаивать общее дело, постольку может быть разрешен и укра[инский вопрос]…

Грушевский: Мы ведь говорим лишь о восстановлении нас в старых правах. Мы имели документ, который у нас потом вырвали Романовы… У нас существовало право, и мы позволяем себе теперь требовать его обратно… 2½ года до революции и 3 месяца после мы уже боремся за общее дело…

Керенский: В жизни народа 3 месяца – ничто…

Грушевский: Нет уж, Александр Федорович, мы больше ждать не можем, и мы тоже можем сказать вам, мы лишь постольку сможем поддерживать Вас, поскольку Вы удовлетворите желания украинского народа. От нас ведь тоже требуют, и в один прекрасный день мы сможем оставаться во главе движения сдерживающим элементом… Движение набирает стихийной силы…

Керенский: Мы надеемся, что вожди украинского народа имеют на народ достаточно влияния, чтобы удержать от эксцессов…

Стасюк: Вы говорили здесь о сепаратизме, между тем как здесь в Киеве не мы сепаруемся, а от нас сепаруются. Говорит о политике Исполнительного Комитета и Советов Военных и Рабочих депутатов. <…>

Керенский <…> собирается уходить, спешит на поезд.

Грушевский: Надеемся, глубокоуважаемый Александр Федорович, вы выйдете от нас в сознании, что украинское движение не опасность для России, а опора, в которой вся Россия может найти спасение…

Керенский: Я вижу опасность не в движении, а в нетерпеливости, с которою мне приходится много бороться и в среде русской демократии, и которую, к сожалению, я вижу и здесь. Во всяком случае, я остаюсь вашим другом и все, что можно будет сделать, будет сделано.

Грушевский: Только не опоздайте, Александр Федорович, удовлетворения требований украинского народа откладывать нельзя, и Центральная Рада не могла бы взять на себя ответственности за последствия в случае, если бы они удовлетворены не были{235}.

Заседание закончилось, Керенский вернулся на вокзал и продолжил путь в столицу. О его пребывании в Киеве сняли фильм, который через некоторое время показывали в киевских кинотеатрах{236}.

Реклама фильма «А. Ф. Керенский в Киеве». Киевская мысль, 27 июня 1917

Через два дня, 21–22 мая (3–4 июня), в Петрограде состоялось так называемое Особое совещание – совместное заседание правительственной комиссии и украинской делегации, под председательством Дмитрия Щепкина, товарища министра внутренних дел. Оно закончилось неудачей для украинцев. Правительственная комиссия заявила, что удовлетворить требования украинских делегатов невозможно, обещав лишь «представить по возбужденным ими вопросам доклад Временному Правительству»{237}. Делегация ответила, что в таком случае не может отвечать за порядок и спокойствие на Украине, и покинула Петроград, оставив трех делегатов подождать официального ответа правительства. Но они его не дождались{238}. 26 мая (8 июня) делегация вернулась в Киев{239}.

Официальный ответ всё же последовал. Щепкин представил свои соображения по украинскому вопросу Временному правительству на заседании последнего 31 мая (13 июня). Украинцы при этом не присутствовали. Результат был, пожалуй, предсказуем: «Временное Правительство не признало возможным удовлетворить пожелание рады, исходя прежде всего из того соображения, что все вопросы, связанные с автономией как Украйны, так и других местностей государства, могут быть