Беспощадная бойня Восточного фронта - Вилли Вольфзангер

Я испугался. Моя прогулка оказалась совсем небезопасной. Снег быстро стер мои следы, все вокруг расплывалось в какой-то серой дымке. Я больше не знал, куда идти. В ушах звенело.

Все же мне удалось найти дорогу, и я пошел по ней. Но никакой колеи или санного следа на ней не было. Опять показался какой-то лес, а поблизости затарахтели русские пулеметы. Пули засвистели рядом со мной. Я бросился на землю и снял пистолет с предохранителя. Стрельба прекратилась. Я отполз назад, поднялся и пошел по дороге в обратном направлении, натолкнувшись на подбитый бронетранспортер. Потом увидел еще несколько таких машин. Но нигде не было видно даже следов сожженных деревень: ни Табакова, ни Пондарева. Все мои поиски не приводили ни к чему. Я бежал по кругу, останавливался, с трудом переводя дыхание, беспомощно, замирая от страха перед ночью и неизвестностью, двигался дальше. Метель не ослабевала.

Я понял, что дальнейшие мои поиски бессмысленны, залез в разбитый бронетранспортер, закурил сигарету и решил ожидать конца метели или рассвета. Какое-то безразличие охватило меня, и я заснул. Проснувшись после полуночи, вышел наружу и стоял, дрожа от холода и покачираясь. Снег покрыл все вокруг. Но тут я обнаружил телефонный провод и пошел по линии. Так дошел до оврагов и быстро вышел на дорогу, ведущую в наш бункер. Таким образом, мне удалось избежать опасности. Я разжег костер, вытащил из кармана кусок черствого хлеба, пожевал и улегся спать. Проходили часы, но я так и не смог заснуть. Завывание метели все еще раздавалось в моих ушах, и я был рад начавшемуся новому дню.

Я проснулся весь заметенный снегом. Раннее утро едва осветило землю. Целый сугроб снега похоронил меня под собой, и только друзья сумели найти меня ранним утром и откопать. Мирная сказочная роща оказалась совсем рядом, кругом возвышались знакомые холмы, одетые в белые одежды, зеленые ели, покрытые снегом, наш бункер и окопы. Никаких следов не было на девственном снегу. И все же демоны этого ландшафта посетили меня, наполнили душу ледяным молчанием и фатализмом, который позволил мне выжить, как выживает зимой трава и кусты. Но, вероятно, они относились снисходительно к участи людей, чтобы они могли вынести нечеловеческие муки. Я продолжал свою жизнь отшельника. Ночью, когда не спал, прислушивался к скрипу снега от чьих-то шагов. Услышав русскую речь, вставал и брал винтовку на изготовку. Однако разведчики проходили мимо, не обращая внимания на заснеженную плащ-палатку, закрывавшую вход.

С утра я выходил наружу, на белые поля.

Роща сказок.

В роще сказок постепенно возник целый подземный город. Возводился один бункер за другим, и они тянулись вдоль дороги сплошной линией. Я шел мимо, вплоть до последнего бункера, к своим минометчикам по безопасной стороне, следя, чтобы меня не подстрелил какой-нибудь разведчик, входивший в поисковую группу русских.

Мы жили в довольно сносных условиях. Было достаточно места, бункер обогревался, еды хватало, лишь изредка приходилось нести службу, и на сон времени хватало.

Здесь для меня наступило время адвента, подготовки к моей дальнейшей жизни. Постоянно находясь в пути, я ожидал теперь перемен в моей судьбе. Ужас от страшных событий, которые мне приходилось пережить, чередовался с озорством и капризами. Я испытывал большую уверенность в себе и спокойно вспоминал об адвенте прошлого года…

Русские сосредотачивали против нас свои войска, и нам было приказано проявлять максимальное внимание. Начиналась оттепель. Снег таял и стекал вниз по брустверам окопов, земля размокала, снежная вода проникала в ботинки и валенки. Было холодно. Деревья, сбросившие с себя снег, уныло смотрелись на фоне серых дней, а на глади ручьев в долине начался ледоход.

Русские со дня на день должны были начать запланированную атаку, и мы в свою очередь готовились к ней.

Четыре дня и три ночи мы не спали, ложились, не раздеваясь, в тяжелых зимних шинелях. Печь топилась постоянно, и пот стекал с наших лбов, тогда как ноги замерзали от постоянного сквозняка. Холод проникал во все щели. С плащ-палаток в бункере постоянно капало. Не помогал даже брезент, который мы натягивали. Все, чего мы касались, было влажное, грязь покрывала наши шинели и брюки. Постели на скамьях были мокрыми и грязными. Хлеб плесневел.

Мы пребывали в полной готовности. Но оружие замерзало. На обуви застывала ледяная корка. Мы ждали и смерти, и панического бегства. Было уже безразлично, настигнет ли нас русская пуля или собственный заградительный огонь, который, как мы знали, открывали специальные отряды по бегущим с позиции солдатам. А возможно, и предполагали, что можем погибнуть от истощения, замерзая в бесконечные ночи в своих окопах. Достаточно было одного часа, чтобы мы потеряли чувствительность наших рук и ног. На второй час начиналась лихорадка, тело дрожало как при высокой температуре, на третий час сознание терялось, действительность уходила куда-то вдаль, потом внезапно мы снова окунались в сумрачную и тяжелую жизнь. Мы вскакивали, хлопали руками, стучали ногами и оглядывали все вокруг. Видели рядом с собой семерых смертельно бледных солдат, с выцветшими лицами от затхлого воздуха бункера, дыма и сажи, с взлохмаченными волосами и пустыми глазами, замученных вшами.

В котелках гнили остатки пищи. Мы считали часы, но время длилось убийственно медленно. Ожидание становилось пыткой. Это изматывало нас. Все потеряло свой смысл, и мы только думали, когда кончится бой. Раненые возвращались кое-как перевязанными, иногда с помощью простой бумаги. Убитых было все больше. Приходилось отступать. Мы были солдатами и пионерами нового времени, в которое уже больше не верили. Проходил день, и ночь опускалась на поле сражения. На снегу оставались только следы волков. Однако мы пытались найти какие-то отдушины в нашей страшной жизни. Грезили о своей молодости, которой лишила нас война, расписывали радости прошлой жизни. Была однажды ночь, когда все много пили, танцевали и целовались, были еще и тысячи других ночей с не прекращавшейся музыкой, пьянством, смехом и размышлениями. Но эти ночи никогда не доставляли нам настоящей радости и не скрашивали нашего существования. Мы видели только снег. Его создал Бог, так же как и нас самих. Мы мечтали о родине, книгах, которые сжигали, находя их пропитанными ложью. Мы должны были уехать домой, в свои теплые дома, в которых запирают двери и куда уже больше никогда не вернется война. Но жизнь продолжалась для нас в окопах. На русских военных заводах уже приготовили для нас гранаты. А мы ставили на полях войны бесконечные березовые кресты, накрывая их вершины стальными шлемами. Теперь под ними лежали истлевшие тела людей, которых, как скотину, загнали на эти поля. Таков был смысл войны.

Итак, мы впали в отчаяние. Наш юмор стал желчным. Никогда не пытались мы открыто иронизировать по поводу нашей судьбы. Наше горе не имело никакого отношения к иронии. Мы только иногда говорили о наших бедствиях с ухмылкой на лице. Эта ухмылка скорее напоминала дьявольские гримасы.

Мы не могли больше сидеть в бункере и ждать развития событий. С наступлением сумерек спешили прогуляться по опушке рощи сказок. Падал свежий снег, и мы наблюдали, как струится речка в низине.