Громила - Нил Шустерман

Лёгкий вес/много жимов, тяжёлый вес/меньше жимов;

Мышцы горят, но я привыкну, лишь бы только меня не стошнило.

«Воображаешь, это тяжело? Посмотрим, что ты запоёшь в следующий раз!»

Теннисон хохочет: намерен таки сделать из меня настоящего громилу.

Поднять сердечный ритм, глотнуть воды, пропотеть;

Спортивные упражнения — это здоровье.

«Классно поработали! А у меня даже ничего не болит!»

Ещё бы. Потому что у меня болит за двоих.

Лакросс,

Футбола рассерженный брат,

Регби заброшенный пасынок.

Ни команды поддержки, ни музыки, ни поп-корна,

Играется на тренировочном поле,

Хочешь сидеть — приноси стул с собой.

Бронте машет,

Она застолбила мне место.

«Рапторы» против «Буйволов»,

Динозавры против тяглового скота,

Я никогда не видел этой игры прежде.

Теннисон

На острие атаки.

Он очень хорош, но не великолепен,

Он быстр, но не из самых стремительных,

И восполняет недостаток скорости за счёт тупо-упрямой агрессии.

«Он жаждет получить «лучшего игрока» — говорит Бронте, —

Но до этого никогда не доходит».

Точный

Пас Теннисону,

Он устремляется к воротам,

Неся мяч в сетке своей клюшки,

Бросок — но он промахивается на какие-то дюймы.

Буйволы прорывают оборону «Рапторов»;

Гол.

Разочарование.

Чувствую досаду Теннисона

И понимаю, что Бронте права:

Он станет капитаном команды, но никогда — звездой,

Разве что есть у него в запасе приём, способный сделать его непобедимым.

Слежу за игрой,

Сердце заходится,

И вдруг понимаю, почему:

У Теннисона есть тайное оружие,

Которое может сделать его звездой этого матча.

Интересно, что как он среагирует, когда поймёт, что происходит?

Я краду

Взрывом отзывающееся в его плече

Столкновение яростных клюшек.

Несу свою боль в молчании,

Боясь, что Бронте заметит;

Ссадины на колене

Не видно под моими джинсами;

Я мог бы уйти, но решаю остаться,

Чтобы втайне принимать на себя удары,

Потому что если Теннисон взял надо мной шефство,

То я имею полное право тоже взять его под свою опеку.

Конец игры,

«Рапторы» победили!

Теннисон забил три гола,

При этом даже не сильно вспотев.

Момент ликования, и я целую Бронте.

Надеюсь, она не заметит, что под курткой я весь взмок от пота.

И что будет,

Когда я приду домой,

И дядя Хойт увидит меня,

Заметит все эти свежие синяки,

И поймёт, что я воровал —

У других, не у нашей семьи?

Меня знобит

При мысли о том,

Что он узнает о моей тайной жизни.

Я мог бы сказать себе, что это ничего,

Что хуже, чем он уже сделал, он сделать не сможет,

Но в дядиной душе зияет чёрная пропасть,

Дна которой я никогда не видел.

И надеюсь, что не увижу.

Брюстер всё время твердит, что мне надо бы быть тряпичной куклой. Вот заладил. Не хочу! Сказал ему, что хочу быть Пластик-Фантастиком, потому что это клёвое имя для супергероя.

— Ты не супергерой, — сказал Брю, — выбрось из головы! Думай, что ты — тряпичная кукла, так будет лучше.

Он говорит так, потому что я спрыгнул с крыши и сломал ему руку. Ну, может, он и прав — какой из меня Пластик-Фантастик, если у меня не получается растягиваться. Всё равно — вот было бы клёво, если бы я втайне был чем-то таким суперским, особенно когда дядя Хойт съезжает с катушек.

Хотел рассказать об этом Бронте-завру, но Брю сказал:

— Тайна должна оставаться тайной.

— Даже от неё?

— В особенности от неё, — сказал он.

Непонятно, почему. Они же так много разговаривают, что, кажется, могут читать друг у друга в мозгах.

Бронте-завр здорово плавает. Сам видел — я тогда учил её делать «пушечное ядро», а потом победил — проплыл быстрее до конца бассейна. Отличный был день, вот только под конец стало чуть страшно, потому что она увидела всю эту дрянь на теле у Брю. Нам про это разговаривать не положено, как и про моё тайное супергеройство. Ей захотелось узнать, откуда у него эти раны. Думала, что это дядя Хойт бьёт его и всё такое.

— Коди, дядя Хойт бьёт меня? — спросил Брю, глядя мне прямо в глаза. — Скажи правду.

Ну, я и сказал. Правду.

— Нет, — сказал я, — дядя Хойт боится Брюстера.

И это, ей-богу, истинная правда. Дядя никогда не подымает руку на Брю.

Но это только полуправда, и она хуже вранья, потому что тогда правду узнать труднее.

Я сразу понял, что Бронте-завр что-то поняла, но только она сама не поняла, чтó она поняла. И ещё кажется, Брю, будь его воля, так и оставил бы её в недоумении и растерянности, а это значит, что они вовсе не умеют читать друг у друга в мозгах, как я думал раньше, и мне стало клёво.

В тот день, когда мы ходили в бассейн, стояла классная погода: солнечно, прохладно, в точности как тогда, когда я прыгнул с крыши — это случилось в первом классе, когда я был ещё совсем дурак. Понимаете, я хотел стать супергероем и шёл к этой цели потихоньку, шаг за шагом: сперва спрыгнул со стула, потом с крыльца, а потом долго практиковался, прыгая из окна кухни — раз, и ещё раз, и ещё, пока не научился приземляться точно на ноги.

Короче, следующим шагом была крыша. Логично? Логично.

Так что я вытащил из сарая приставную лестницу и залез на верхотуру. А Брю, я так думаю, тогда уже вернулся из субботней школы; его заставляют отсиживать там за опоздания, потому что иногда дядю Хойта переклинивает, и он не выпускает Брю по утрам из дому.

Дело в том, что я не знал, что он уже дома. Я же не нарочно! Просто не думал, что так обернётся.

Короче, залез на крышу и начал отсчитывать, как при запуске космического шаттла. Вот смешно, думал я — ведь шаттл уходит вверх, а я-то собирался вниз!

Я отсчитывал целых три раза, потому что первые два никак не мог собраться с духом; а раз ты прозевал старт, приходится всё начинать сначала и считать заново. Наконец отсчитал третий раз и прыгнул.