Смерть у стеклянной струи - Ирина Потанина

— Мы с вами? — Морской зло усмехнулся. — Вы, наверное, шутите. Уверяю вас, если мы теоретически можем поймать этого преступника, то милиция сделает это куда быстрее. У них и опыт, и возможности… К тому же мы и две минуты не можем говорить, не ссорясь и не споря.

— Но мы не ссоримся, а дискутируем, — начала спорить бывшая жена. — Это совершенно разные понятия. И может, если вы обратитесь за помощью к Николаю, то…

— Я с Горленко в ссоре, — вздохнул Морской. — Если хотите привлекать его — просите сами. Но прежде я вас должен предупредить, что он… Даже не знаю, какое слово подобрать… Прошлой весной я четко бы сказал: «Он оказался негодяем». Но сейчас я за год столько насмотрелся, что его поступок уже не кажется настолько неприемлемым. Я даже знаю, чем его могли припугнуть. Они со Светой после войны взяли девочку из детдома. — Морской вспомнил синеглазую егозу с двумя косичками и невольно улыбнулся. — Света же, как все детдомовские, всегда мечтала, как появится возможность, какую-нибудь сироту принять в семью. Потом решила, что возможности не будет и надо не пенять на обстоятельства, а действовать. В общем, их дочка Катенька — чудесное создание — уже у них отлично прижилась, а тут какие-то проблемы с бумагами. Оформили, мол, усыновление не по правилам и прочее. Да кто тогда, сразу после войны, вообще смотрел на документы? — Морской впервые озвучивал это предположение вслух. Раньше он даже Гале не признавался, что постоянно в мыслях возвращается к эпизоду с Николаем и вроде бы как ищет ему оправдание. — Горленко тогда очень волновался, даже по инстанциям ходил с орденами, чего вообще-то он терпеть не может. И неожиданно проблема разрешилась. Мне кажется, что и проблема, и решение — крючок, на который Колю и поймали. Надеюсь, без серьезного повода Горленко никогда бы не пал так низко, — Морской поморщился, понимая, что сейчас придется рассказать Ирине о всех своих горестях. — Меня ведь не просто так уволили из газеты, понимаете? — начал он. — Были неприятности. В том числе из-за писем читателей, возмущенных моими статьями. И мне в редакции злорадно доложили, что вот, дескать, один такой нелестный отзыв написал ваш верный друг. Как вы уже догадались, этим «другом» был Горленко.

— Этого не может быть, — уверенно сказала Ирина, даже не расстроившись. — Его оговорили. А вам должно быть стыдно, что вы поверили!

— Он сам признался, — говорить об этом было отвратительно, но не предупредить Ирину Морской не мог. — Я напрямую даже спрашивать не стал, но он почти дословно мне в глаза пересказал куски из своего письма про вредоносное влияние критиков на советский театр. Еще и утверждал, что это его честный порыв души. Нужно же как-то ему было заглушить собственную совесть. Так что теперь мы общаемся только в случае крайней необходимости и очень сдержанно. Но это не беда! — Морской постарался придать голосу легкость. — К вам он всегда относился очень тепло, и наверняка поможет. Если снова не припрут к стенке. Решайте сами — доверять или не стоит.

— Я подумаю, — грустно сказала Ирина. — Как жаль, что у вас тут ничего не изменилось. А знаете, — она вдруг сжала кулаки, — даже если я уеду сейчас домой, это ничего не улучшит! Какая разница — в Праге я буду в момент, когда мой дневник прочитают в МГБ, или тут? У нас уже несколько лет все то же, что у вас! Дома меня точно так же найдут.

— Тоже верно, — кивнул Морской.

— Вот видите! — обрадовалась Ирина. — Не спорим и не ссоримся! Серьезный шаг к победе!

— Да, в убеждениях, что мир катится в тартарары и можно впасть в отчаяние, мы с вами всегда проявляли редкую солидарность… — Морской улыбнулся и глянул на часы. — Ну вот что! — Торопиться было некуда, но и засиживаться тоже не следовало. — Давайте мы сейчас про все это забудем. Я подумаю, что можно предпринять. Вы подумайте, на какие шаги готовы. Завтра приду к вам с официальным визитом прилюдно выражать сострадание — тогда дадим друг другу знать, кто что надумал, и определимся с планом действий… Сейчас давайте просто выпьем чаю и разойдемся. Я вас провожу…

Ирина посмотрела на него как на врага.

— Вы хотите от меня избавиться?

— Сейчас — да. Нам обоим нужно все обдумать. — Он демонстративно переключился на расчистку места вокруг примуса. — Ого! Приемник! — отставляя очередную коробку, Морской наткнулся на спрятанный в углу целехонький «Партизан». — Надеюсь, раз он здесь, то его таки починили! — Пользуясь поводом сменить тему, он вспомнил о коллегах. — Здешние умельцы с любой техникой справляются! Приемник этот одной нашей даме, — называть Клавдию словом «секретарша» язык не поворачивался, поэтому Морской конкретизировать не стал, — подарило государство. Вместе с вручением ордена Отечественной войны. Она одна из первых в городе эту награду получила. Аппарат в какой-то момент поломался, и она снесла его сюда. Сказала, если мы починим, отдаст его во временное пользование народу. И вуаля! Будет чем скрасить одиночество в перерывах ночной смены. В этом чулане отличная звукоизоляция. — Морскому было любопытно проверить, поймет ли Ирина, о чем он сейчас заговорит. — «Голоса», конечно, не поймаем — они у нас вечно с помехами. А вот достойную музыку от Гольдберга[11] послушаем.

— Гольдберг — это же Би-би-си, — включилась Ирина. И тут же в крайнем удивлении спросила: — Как? И вы тоже?

— А чем мы вас хуже? — ощетинился Морской. — Миф об отсутствии у советских граждан коротковолновых приемников распространяют дезинформаторы, мечтающие представить нас неандертальцами. Зря вы верите слухам. В войну, конечно, владельцев радиоприемников обязали сдать их государству. Но это понятно: время было такое, что только фашистской дрянной пропаганды в головах людей не хватало. Сейчас изъятые аппараты вернулись к людям. А кто-то с собой трофейное радио привез. Да и производство у нас, как видите, оживилось. Так что нечего! В вашей Чехословакии, может, и принято считать нас дикарями, но…

— Как всегда! — перебила Ирина. — Я говорю два слова — вы делаете километр выводов! И все враждебны! — Она демонстративно сделала глубокий вдох и заговорила подчеркнуто миролюбиво: — У меня и в мыслях не было считать, что в СССР хуже, чем у нас. Поверьте, разницы нет. У нас тоже слушают Запад, тоже ловят «Голос Америки», и наши власти тоже это глубоко не одобряют. Пока не глушат, правда, но с них станется… И кстати, — тут она не удержалась от насмешки, — не знала, что вы столь благоразумны, что вместо человеческого «глушат» витиевато намекаете о «вещании с помехами».

— Будь я благоразумным, никогда на вас бы не женился, — фыркнул Морской, но тут же решил взять первенство в гонках миролюбия: — Простите, я неправильно вас понял. Вы так удивились наличию приемника, что мне стало обидно за страну.

— Я удивилась, потому что мы с Ларисой как раз про это говорили. И она отдельно подчеркнула, что вы довольствуетесь пластинками с Утесовым и разрешенным радио и осуждаете семью дочери за интерес к западным — она сказала «вражеским» — радиоволнам. Сказала, что вы во многом устарели.