Абсолютный враг - Андрей Ливадный

Я выберусь… Это не агония… – мысленно твердил себе Вадим, понимая, стоит лишь на миг поддаться отчаянию, и искра сознания, тлеющая среди багряного мрака, вновь угаснет, теперь уже навсегда.

* * *

Рощин не знал, сколько времени он провел в беспомощном состоянии, прежде чем к нему начали возвращаться ощущения тела. Процесс протекал медленно, болезненно и непредсказуемо. Нервная система, сначала отключенная в момент катапультирования, а затем подвергшаяся воздействию предельно допустимых доз боевых стимуляторов[25], работала скверно, связь с имплантами то появлялась, то исчезала, сознание как будто расслаивалось: он лишь на краткие мгновения начинал ощущать онемевшие мышцы, но восстановить контроль над ними пока что не удавалось.

Никогда в жизни Рощин не чувствовал себя так скверно.

Временами ему всерьез казалось, что происходящее с ним – не возвращение к жизни, а начало агонии, но мысль о смерти вызывала отчаянный протест, придавая сил.

Постепенно онемение сменилось слабым покалыванием, затем мышцы стали непроизвольно сокращаться, тело бил озноб, появились очаги боли, и, сопротивляясь ей, он вдруг услышал свое хриплое, прерывистое дыхание, попытался открыть глаза и вновь рефлекторно зажмурился, – слабая подсветка расположенных внутри гермошлема датчиков показалась ему невыносимо яркой. Несколько раз моргнув, он дождался исчезновения радужных кругов и, стараясь игнорировать болезненные ощущения, осмотрел оплавленное, утратившее прозрачность проекционное забрало боевого шлема.

Несколько индикационных сигналов поведали ему о многом.

Ресурс системы жизнеобеспечения был практически исчерпан, сейчас она работала на резерве неприкосновенного запаса, сервоусилители мускулатуры отключились из-за механических повреждений и недостаточного напряжения в энергоцепях.

Понимать, что ты замурован внутри неподвижного бронескафандра, было по-настоящему страшно, но Вадима отвлекли иные, более яркие ощущения. Вместе с вернувшимся зрением внезапно восстановилась связь с кибернетическими модулями имплантов, и рассудок, получив данные со сканеров, почти мгновенно сформировал призрачную, непонятную для обычного человека картину окружающего.

Если в понятии мнемоника существует «ад», то, по первому впечатлению, разум Рощина попал именно туда.

Багряный сумрак трансформировался, принимая очертания сложного рельефа холмистой равнины, затем в поле мысленного зрения одна за другой стали появляться сигнатуры, принадлежащие различным, перемещающимся неподалеку механоформам.

Одни яркие, другие тусклые, различной конфигурации и энергооснащенности, они в первый момент нагоняли жуть своей откровенной чуждостью.

Рощин, замурованный внутри оплавленного ударом плазмы бронескафандра, постигал в эти мгновенья новую грань реальности.

Механизмы неизвестных конструкций, принадлежащие к сумме технологий иных цивилизаций, то и дело появлялись поблизости, наполняя разум потусторонними, почти мистическими образами. Вадим понимал, что не в состоянии предугадать поведение чуждых механоформ, и потому подсознательно воспринимал их на уровне потенциальной угрозы.

Нужно знать психологию мнемоника. Он привык управлять окружающей техносферой, где каждая сигнатура читаема, а генерирующий ее механизм, с теми или иными вариациями, – подконтролен. Здесь же рассудок Вадима воспринимал лишь энергетические матрицы различных кибернетических устройств, и не более. Он не имел ни малейшего шанса мысленным усилием вмешаться в их поведение, превратился в стороннего наблюдателя, и потому окружающее выглядело не просто загадочным – зловещим.

Вокруг кипела непонятная и неподвластная ему механическая жизнь, а он, не в силах пошевелиться, лежал, будто опрокинутый манекен на склоне холма…

На миг пришел ужас. Липкий пот обжег спину холодной испариной, обостренное чувство беспомощности вновь ударило по нервам, а усилившееся моральное напряжение внезапно вырвало из глубин сознания новую вереницу образов, относящихся к недавним событиям.

Он отчетливо вспомнил, как отступал в сторону предгорий, а сумерки над равниной озарялись сполохами боя: десятки плазменных тел, потрескивая, наэлектризовывая воздух, проносились мимо, взрывались, сталкиваясь с препятствиями, вспомнил, как испаряли металл многометровые щупальца ослепительных, стелящихся вдоль земли молний…

Рощин, собравшись с силами, перефокусировал внимание в направлении горного массива, и сканеры имплантов тут же зафиксировали зловещие очертания чуждых механоформ, затаившихся на краю исполинского технокладбища. Эти энергоматрицы, в отличие от сигнатур иных обитателей Ржавой Равнины, были знакомы галакткапитану еще по событиям в системе Алексии.

Они оцепили технокладбище, терпеливо ожидая, не попытается ли кто-то еще прорваться к горам?

Только не паниковать. И не привлекать их внимания, – мысленно приказал себе Вадим.

Шоковые ощущения постепенно отпускали рассудок, одновременно придавая сил, проясняя сознание, – усилием воли он переключил модули имплантов в режим пассивного приема[26], затем обратил мысленный взор к подсистемам поврежденного скафандра.

Дела обстояли намного хуже, чем он думал.

Удар плазмы пришелся в район грудных бронепластин, расплавив, деформировав наружный слой керамлита, кроме того, многочисленные электростатические пробои повредили энергоблоки и вывели из строя модули управления сервомускулатурой. При таких повреждениях дальнейшая эксплуатация высокотехнологичной бронированной оболочки без капитального ремонта была попросту невозможна.

С боевым скафандром мне придется расстаться.

Мысль неутешительная. Один, на чужой планете, без связи, без реальной надежды на помощь со стороны ВКС Конфедерации, без адекватных сложившейся ситуации средств индивидуальной защиты, в окружении враждебно настроенных кибернетических механизмов, созданных миллионы лет назад неизвестной космической расой.

На что он рассчитывал?

В такие минуты главное – не поддаться панике, не начать жалеть самого себя, проклиная судьбу.

У любого человека есть предел моральной и физической выносливости, и Вадим не являлся исключением из правил.