Что пропало - Кэтрин О'Флинн

— Это преступление — купить тебе подарок в «Твоей музыке»? Было бы лучше, если бы я ходил по магазинам, часами болтался по городу, не зная, что тебе подарить?

У Лизы не было сил ответить на это правдиво — она была не готова вступить на территорию, которая могла открыться за таким ответом.

— Нет, диск — это замечательно. Он мне нравится. Я тебя не дразнила.

— Если Дэн купил тебе какую-то педерастическую книгу по фотографии, это не значит, что думал о подарке больше меня.

— Я понимаю, — солгала Лиза.

— Так от кого ты подарка ждешь?

— От брата.

Эд снова потерялся во Франции — расправлялся со снайперами в верхнем этаже покинутого кафе.

— Я не знал, что у тебя есть брат, — пробормотал он.

— На самом деле нет, — сказала Лиза.

И нехотя признала, что прогуляться к каналу, пожалуй, было бы неплохо.

* * *

Курт наблюдал за человеком, который мог оказаться или не оказаться тем, кто срет в лифте. Четыре года длилась эта напасть, и до сих пор его никто не опознал. Охранники говорили о нем с суеверным почтением: лифт был стеклянный, как ему удавалось сделать это незаметно? Некоторые говорили, что он приносит все с собой, но Курт считал, что для него важен не продукт, а акт. Сейчас он наблюдал за тем, как мужчина в сером пальто и классических бутылочных очках из магазина для розыгрышей раз за разом поднимается и спускается в лифте. Курт заметил, что, когда дверь открывалась на этаже, человек старался быстро закрыть ее, чтобы никто не успел войти.

Внимание Курта отвлек Слепой Дэйв на втором этаже — надо было оповестить других охранников. Слепой Дэйв был постоянным посетителем «Зеленых дубов» и опровергал расхожее мнение о том, что слепые обладают почти сверхъестественной способностью ориентироваться и чувствовать присутствие других людей. Дэйв наталкивался на большинство препятствий, находящихся на его траектории, и стремился обнять любой вертикально закрепленный предмет как человек, которого неделями носило по волнам. Своей белой тростью он размахивал на уровне колен, поэтому обычно не обнаруживал ступенек и других наземных приспособлений. В двух случаях он исчезал за краем лестницы на третьем этаже. Стоя на месте, Дэйв энергично раскачивался взад-вперед и однажды, как будто не почувствовав, что стоит перед центральным фонтаном, качнулся вперед так сильно, что перевалился через ограждение фонтана и нырнул в него вниз головой. У охранников было сильное подозрение, что Дэйв на самом деле совсем не слепой, и сейчас, когда Курт наблюдал за ним, ему показалось, что взгляд Дэйва сфокусирован на игровой приставке в витрине «Диксонс». Чуть погодя, словно опомнившись, Дэйв шагнул вперед, чтобы громко стукнуться головой о витрину. Курт следил за его устрашающим продвижением по главному проходу. Толпа расступалась; его окружала десятиметровая зона пустоты. Женщина, стоявшая у кассы, не подозревала о неминуемом его столкновении с ней.

Курт вспомнил, что сегодня день его рождения, и вздохнул. Он точно знал, сколько таких дней прошло в «Зеленых дубах», и задавался вопросом, сколько еще их тут пройдет. Он вспоминал, как нанимался сюда тринадцать лет назад. Молодой лопоухий охранник, провожавший его к начальству, прямо сказал, что работа говенная, зарплата говенная и «Зеленые дубы» — самая большая жопа, в какую только можно попасть. Он посоветовал Курту поступить в колледж и найти работу получше. Курт пожал плечами. Ему было семнадцать лет — и никакой специальности. Он закончил школу год назад, и за этот год перед их дверью что-то не выстроилась очередь желающих взять его на работу.

За неделю до его выпускных экзаменов у отца случилось кровоизлияние в мозг. Курт пропустил экзамены, остался дома и несколько месяцев помогал матери ухаживать за отцом. Так из-за отца он поступил на работу в «Зеленые дубы». Других возможностей не было. Нужны были деньги.

Первое посещение «Зеленых дубов» Курт помнил смутно. Помнил, что решил посетить центр, в очередной раз прогуляв школу. Ему хотелось побывать там, где когда-то работал отец. Завод виделся ему так живо — невозможно было представить себе, что от него не осталось и следа. Он был уверен, что где-то в уголке или в подвале найдутся какие-то почерневшие инструменты или ржавый вентиль. Позже, уже охранником, он видел фотографии красных пластиковых вывесок закусочных «Уимпи» и доисторических супермаркетов, но совершенно не помнил, как открылись «Зеленые дубы», — это был один из множества пробелов в памяти.

Мать в «Зеленые дубы» — ни ногой. По-прежнему послушная мужу, она, одна из немногих, упорно продолжала покупать в кое-где еще оставшихся местных магазинах. Добраться до них было трудно, автобус там уже не останавливался, но Пат проходила три километра мимо «Зеленых дубов», везя за собой в гору клетчатую тележку. Курт часто видел ее из автобуса: она стояла на ветру у края тротуара и морщилась от вони и шума проезжающего транспорта. Старая Хай-стрит превратилась в улицу-призрак. На ступеньках заколоченных магазинов обретались пьющие сидр и нюхающие лак для волос. Покупатели, почти исключительно пенсионеры, были легкой добычей — у них отнимали сумки и кошельки. Каждую неделю на первой полосе местной газеты появлялась крупная, страшная фотография разбитого старого лица, распухшего, фиолетового, с перекрестными черными швами; на читателя гневно смотрели с бумаги слезящиеся глаза. Пат в свои пятьдесят пять лет была, наверное, самой молодой из женщин, покупавших на Хай-стрит, и героиней как для покупателей, так и для лавочников. Она писала письма в газету и в местный совет с жалобами на уличные безобразия. Она донимала полицию требованиями обуздать уличную пьянь. Она сопровождала запуганных пенсионеров в магазины, вызывалась сходить за покупками вместо них.

Отец же Курта сидел дома в своем кресле, не ведая о жертвах, приносимых ради него. После инсульта он остался парализованным и потерял рассудок. Никто не знал в точности, насколько он воспринимает мир вокруг, и воспринимает ли вообще. Он не подавал никаких признаков жизни, сидел одеревенелый, смотрел прямо перед собой, и от него исходили сила и странная угроза, как и прежде. Курту он внушал страх. Он чувствовал, что отец знает о его работе. Он чувствовал презрение отца к своей дурацкой форме, к тому, что он ходит целыми днями и ничего не делает, а только следит за дамской одеждой и гоняет детей. Отец всю жизнь занимался тяжелым физическим трудом — и ради чего? Чтобы жена сражалась с наркоманами и ворами в поисках куска мяса подешевле, а сын медленно сходил с ума, зарабатывая четыре с четвертью фунта в час.

Внимание Курта снова привлек лифт: человек в очках-бутылочках пытался спастись бегством от Слепого Дэйва, который вошел в кабину, хлеща тростью; дверь за ними закрылась.

Она заперла заднюю дверь и по служебным коридорам пошла в торговую часть центра. Сегодня работа закончилась поздно. У компьютера сделался мозговой спазм или еще что, он не желал выдавать сегодняшние цифры, и Лиза долго выклянчивала их у него. Ночами она никогда не предпринимала партизанских походов. Ночью хотелось поскорее уйти. Она нажала на серую дверь в шлакоблочной стене и очутилась за зеркальной поверхностью западного пассажа.