Королева сыска - Галия Мавлютова

Морщины на щеках, паутина морщинок в уголках глаз и немного раздвоенный подбородок. Кроме того, плавные жесты, длинные изящные пальцы пальцы пианиста — и перстень с камнем голубого отлива в золотой оправе». Она прислушивалась к мелодике его голоса. Интонация зачастую говорит о человеке больше, чем смысл сказанного. Голос мужчины на экране напомнил органную музыку.

Было совершенно очевидно — это уверенный, знающий себе цену человек. Гюрзе пришло в голову, что от него, от этого экранного незнакомца, наверняка пахнет дорогим одеколоном. И еще он, наверное, разбирался в живописи и знал толк в антиквариате, Как угодно это назовите — флюиды, токи, женское чутье, — но факт остается фактом: Гюрза ощутила, что приходит желание, почувствовала, что этот мужчина ей нужен.

Кто же он такой? И тут, словно по заказу, на экране появились субтитры — фамилия, имя и отчество, а также профессия героя передачи. Разумеется, Юмашева слышала эту фамилию. Да кто ж ее не слышал!? И тотчас же промелькнуло: «Невозможно, не получится. Кто я, а кто он?» Но если бы она боялась препятствий, то не стала бы Гюрзой.

И Юмашева начала действовать. Раскрыв записную книжку, она набрала телефонный номер. Услышав знакомый баритон, сказала:

— Здравствуй, Аркадий.

— А!.. — послышалось в трубке. — Мое почтение великолепной Гюрзе. Я на подозрении?

Аркадий был хорошим парнем, потому что мог себе это позволить. Одержав победу в борьбе за популярность, он прочно стоял на своих телевизионных ногах и знал, что сумеет делать программы на любом из каналов. Они познакомились года четыре назад, когда он снимал репортаж о ментах, а она была откомандирована начальством ему в помощь.

С тех пор они иногда виделись, много пили при этом и подолгу болтали. Аркадий знал всю местную светскую тусовку и почти всю московскую.

— Да, ты на подозрении. По вашему каналу до сих пор выступает… — Она назвала фамилию. — И я подозреваю, что ты с ним знаком. Есть что сказать в оправдание?

— Поймала, сдаюсь. Я даже делал о нем когда-то очерк. Он в чем-нибудь замешан? Ограбил ларек, кошель тиснул, огрел сковородой сожительницу после совместного распития? То-то я гляжу, он в депутаты рвется.

— Ты меня можешь с ним свести?

— Разумеется. Это что, как говорят таможенники, для личных надобностей?

— Для них, родимых.

— Тогда тем более. Жди моего звонка по медному проводу.

Аркадий позвонил через час.

— Взял его при выходе из студии в интеллектуальный захват, — доложил он. — И с ходу заехал в лобешник — прямо и бесхитростно. Говорю, с тобой, мон шер, хочет познакомиться т-а-к-а-я, — Аркадий причмокнул, — женщина, эх! Прилагаю. говорю, мои самые лестные рекомендации. Что скажешь? «Ради бога», — отвечает он. И знаешь, до чего мы договариваемся? До того, что на следующей неделе состоится гулянка по случаю юбилея одной крутой фирмы и он там будет. Так вот, приглашение тебе сделают. И я тоже там буду — куда же без меня?..

Сегодня тридцатое ноября, и Гюрза входит в Михайловский дворец, он же Русский музей, он же — место празднования юбилея одной оч-чень богатой фирмы, занимающейся недвижимостью.

И думает Гюрза при этом обо всем на свете. Думает о том, что увидит его и будет говорить с ним (но почувствует ли он то же самое, что и она?). И о, том, что на обратном пути надо не забыть купить хлеба. И о том, что Моцарт, пожалуй, не зазвучит в строгом интерьере Михайловского дворца. Если уж станут играть, то пусть лучше Шопена. Конечно, более всего подходит к этим стенам Глинка, но он слишком торжественный и не очень-то уместен для столь легкомысленного мероприятия. А еще лучше, если обойдутся без музыки. Что же касается работы… Разумеется, Юмашева ни на минуту о ней не забывала — милицейский блок мозгового процессора не отключался никогда, даже ночью.

Вот и сейчас Гюрза, настроившись на «автоматический режим», прокручивала все оперативные варианты по Тенгизу.

Она освободилась от шубы, купленной в девяносто седьмом году в Торонто — ездила на конгресс женщин-полицейских, и пошла туда, куда идут все женщины, освободившиеся от своих шуб.

То есть к зеркалу. Кстати о зеркалах… Где, спрашивается, монумент неизвестному создателю зеркала? Плевать, что неизвестен, — ведь какое чудо сотворил! Надо бы зафигачить ему, легендарному, монумент выше статуи Свободы. Всем бабам во всем мире скинуться по рублю, нанять Церетели и слепить грандиозный памятник. Ведь кабы не зеркало, не смогла бы Гюрза убедиться в том, что она неотразима. Только с чужих слов. Впрочем, сейчас она их и услышит. Вот появляется Аркадий, который и должен был встречать ее внизу. Вот он замер за ее спиной, кажется, ошеломленный. Большой, вальяжный, в смокинге, при бабочке — любимец телезрительниц. Она оборачивается и делает шаг ему навстречу.

— Смерть мужчинам, — выдавил он вместо приветствия. — Глаза портретов будут следить только за тобой. Диана, вышедшая на охоту за скальпами мужчин.

Она взяла его под руку.

— Я же не могла с таким импозантным мужчиной кое-какой войти в залы, битком набитые новой русской аристократией, не могла же явиться сюда занюханной милиционершей в сереньком заплатанном платьице.

Они направились наверх.

— Но ты перестаралась. Теперь тебя возненавидят все присутствующие здесь дамы. Ибо мужчины будут смотреть только на тебя.

— Он уже здесь? — спросила Гюзель.

— Да, — кивнул Аркадий. — Уже прибыли-с…

С законной супругой.

Гюрза переступила порог первого зала, и тотчас же все взгляды обратились в ее сторону; мужчины смотрели на нее с восхищением, а женщины с завистью. Однако Гюрза прекрасно понимала и тех и других, женщин в особенности. А если б они, эти завистницы, узнали, откуда у нее такое платье, то офонарели бы окончательно, Ох, как хотелось бы, чтобы им стало известно, кто ее сегодняшний визажист. Визажист не из модных салонов, где они пачками оставляют деньги, заработанные их мужьями, а из грязи. Из этой же человеческой грязи вышли и многие из них, хотя теперь они взирают на простых смертных свысока своего — как им представляется — Олимпа.

Гюрза усмехнулась. Нет, она не презирала супружниц «рюс нуво», — даже наоборот, понимала и принимала. Ибо каждый сам выбирает свой путь, и идущий по нему упорно, до конца, достоин лишь уважения. Юмашева выбрала одиночество и службу в органах, а они — богатство и бомонд. «Но каких усилий стоит несчастным новорусским женам поддерживать пламя в семейном очаге? — подумала Гюрза. — Каково быть верной подругой своего избранника, у которого что ни день рушатся банки, на которого наезжают налоговая и бандиты, которого обманывают хитрые поставщики? Каково терпеть их недельные загулы, которые — не от хорошей жизни, и проблемы в постели, которые оттуда же? Это знают только они. Поэтому мне их даже жалко… Но, черт возьми, очень уж хочется, чтобы они узнали про мой сегодняшний наряд!»

Дело в том, что платье для Гюрзы подобрала шикарная проститутка по кличке Лола. Питерская Кармен, красивая и сексуальная, умная и расчетливая, прирожденная шлюха, которой природой было предназначено соблазнять и покорять. Наделенная даром обольщения, она развила в себе этот дар до высот искусства. Черт знает как, но она могла довести до исступления любого мужика, заставить, любого импотента ощутить себя рядом с ней непревзойденным Казановой. Уже давно она за месяц зашибала столько, сколько обыкновенная, рядовая и за год упорного труда не заработает.