Египтянин. Путь воина - Жюльетт Сапфо

По знаку номарха на середину зала мелкими шажками, но с достоинством своего сана выпятив круглый живот, вышел жрец Сенмин.

– Итак, скажи нам, почтенный Сенмин, подобает ли, чтобы ваятель, выполняя заказ храма, проявил собственную волю и нарушил каноны? Подобает ли, чтобы ваятель в образе богини изобразил смертную женщину? Кто может так поступать: легкомысленный юнец, возомнивший себя гением, или изменник, презирающий традиции своей страны?

– Тот, кто сегодня нарушает каноны в искусстве, завтра перестанет уважать законы царства, – с пафосом начал отвечать Сенмин, приняв самый внушительный вид. – Мы доверили этому ваятелю, – тут он указал на Ренси пренебрежительным кивком, – статую нашей покровительницы богини Нейт. Со времён фараонов первой династии образ этой богини оставался неизменным, и никто из нас даже мысли не допускал, что может быть иначе. Мы не вмешивались в работу ваятеля – мы ему доверяли. А он думал только о себе и о собственной славе, о том, чтобы слухи о его кощунственном изваянии облетели всю страну, заставляя людей повторять его имя. Но какое он имел на это право? Слыханое ли дело, чтобы смертную женщину, пусть и дочь фараона, изображать в виде богини?

– Мастер Ренси, – заговорил верховный писец, роль которого в суде сводилась к поиску истины и давала ему право принимать участие в допросах, – подтверждаешь ли ты, что сознательно придал образу богини черты земной женщины?

– Да, я подтверждаю, – ответил Ренси отнюдь не кротко. – И если уж говорить об образе богини Нейт, который скульпторы копировали из века в век, кто скажет наверняка, что первый ваятель, создавший этот образ, не взял моделью для него смертную женщину?

В зале снова стало шумно. Речь Ренси возмутила членов саисского кенбета.

– Ты же издеваешься над религиозными чувствами своих соотечественников! – завопил, теряя самообладание, Сенмин. – Ты не просто пренебрегаешь канонами, ты бросашь вызов самим богам! Но берегись: из неуважения к богам родится бунт против фараона!

– А что же тогда родится из нарушения законов? – вспыхнул Ренси. – Разве тот, кто крадёт чужое имущество, не заслуживает справедливого наказания? И разве в нашей стране дозволено вору, пусть даже он занимает самое высокое положение, стать обвинителем?

Назвав номарха вором, Ренси намекнул не только на кражу статуи, но и на то, что Нехо украл у него любимую девушку, которая, как он верил, была предназначена ему самой судьбой.

В ответ на выпад ваятеля Нехо только повёл подкрашенными бровями.

– Этим номом управляю я, – ровным голосом произнёс номарх, обращаясь к Ренси. – От меня исходят все приказы и решения. Я – наместник фараона и в этом суде олицетворяю собой весы Осириса. Я мог бы и раньше раздавить тебя как червя, но я уважаю традиции моей страны и поэтому приговор тебе вынесу в суде – с благословления справедливой Маат.

Нехо повернулся к членам кенбета: одни из них с негодованием обсуждали дерзкое поведение обвиняемого, а другие пытались понять, кого и в какой краже обвинял Ренси.

– Почтенные, выслушайте ещё одного свидетеля! После его показаний у вас вряд ли останутся сомнения в том, что стоящий перед вами человек – предатель своей страны. Повтори! – обратился номарх к стоявшему поодаль, в тени колонн, человеку. – Всё, что знаешь, всё, что говорил мне, повтори.

Депет вышел вперёд, отвесил глубокий поклон членам кенбета, затем простёрся ниц перед номархом. Без лишних слов художник изложил суть дела, по которому его вызвали. Он подтвердил, что мастер Ренси подписал с греками договор, который обязал его взамен на разрешение ваять статую богини доносить чужеземцам обо всём, что касалось подготовки города к предстоящей войне с ассирийцами. А поскольку Ренси скульптор и лучше других разбирается в камне, он мог легко найти, в каком месте оборонительные сооружения города укреплены хуже всего. От себя Депет прибавил, что нисколько не сомневается в том, что греки прибыли в Египет, чтобы шпионить в пользу Ассирии.

Ренси был ошеломлён. Молчаливый и нахмуренный он ловил каждое слово художника.

– Это несомненное предательство, это нож нам в спину! – закричал Сенмин, подпрыгнув на месте, точно ужаленный осой. – Чужеземцы дают ему, видите ли, крупный заказ – и он уже готов помогать завоеванию Саиса. И это после того, как мы приняли его с распростёртыми объятиями, поручали ему лучшие заказы на портреты вельмож и даже его высочества принца Танутамона. Да что там говорить? Ему были доверены работы над «двойниками» самого фараона, да будет он жив, невредим, здоров!

– Я – предатель? – резко спросил Ренси, выпрямляясь. – В чём именно моя вина? Где здесь предательство? В том, что в этом городе на меня клевещут все, кому не лень, а я не в состоянии защитить себя?

Кто-то обиженно выкрикнул:

– Он притворяется, что ничего не понимает. Он издевается над нами!

– Выродок! Прихвостень чужеземцев!

– Выгнать его из Саиса!

Джати вскинул свой жезл, требуя тишины.

– Что ты можешь сказать в своё оправдание? – спросил он, переведя строгий взгляд на обвиняемого.

– Я не признаю своей вины, – упрямо произнёс Ренси. – Я – скульптор, ваяние из камня для меня – дело всей моей жизни. И я не задаюсь вопросом, для кого ваять: для египтян или для людей, которые пришли к нам из-за моря.

Джати до того потрясло это заявление, что он лишился дара речи.

Зато Сенмин повернулся багровым от гнева лицом к Нехо и закричал:

– Произнеси только слово – и мы бросим этого самонадеянного юнца в реку, на растерзание священным животным Себека15!

В зале все смолкли; стало слышно даже дыхание тех, кто стоял за дверью.

В упор глядя на скульптора, Нехо ледяным тоном произнёс:

– Говоришь, ты – ваятель и камень для тебя важнее всего на свете? Что ж, тогда тебе лучше высекать твои изваяния… в каменоломнях.

Приговор ваятелю был вынесен и оглашён. Лица всех присутствующих выражали удовлетворение. Приговор, говорили они, справедлив, хотя и суров: с каменоломен, как и с рудников, никто не возвращался живым.

Ренси, со всех сторон окружённый стражниками, обернулся и, обращаясь к Депету, громко проговорил:

– Ты вкрался ко мне в доверие. Я считал тебя своим другом… А ты меня предал…

Со странной ухмылкой, которая казалась чуждой его добродушному нраву, Депет приблизился к юноше:

– Мы и вправду могли бы стать друзьями. Если бы один из нас не был ваятелем.

– Ты тоже… ваятель? – Ренси был изумлён.

– И ваятель, и художник. Ты же не станешь отрицать, что быть хорошим ваятелем – значит быть художником? Но не будь тебя, я стал бы первым ваятелем по камню во всей Дельте. И разве я мог примириться с тем, что ты, полагаясь только на свой дар, делаешь статуи лучше меня, хотя я обучался ваянию не один год?