Любовь в холодном климате - Нэнси Митфорд

одна из тех столь типичных для людей средних лет ремарок, которые я раньше находила непостижимыми. Мне казалось, что леди Монтдор вряд ли можно описать как привлекательную или хорошо одетую; она была старой, и этим все сказано. Впрочем, никто не мог отрицать, что в таких случаях, как этот, она впечатляла. Усыпанная прекрасными крупными бриллиантами. Тиара, ожерелье, серьги, огромный крест на груди, браслеты от запястий до локтей поверх замшевых перчаток и броши повсюду, где для них находилось место. Украшенная великолепными драгоценностями, окруженная внешними признаками «всего этого», всем своим видом выражая превосходство, которое она так глубоко в себе чувствовала, Соня была, словно тореадор на арене, идол на капище, движущая сила действа.

Дядя Мэттью, улизнув от жены посла с глубоким поклоном, выражающим искреннее отвращение, вернулся к семейной компании.

– Старая каннибальша, – ворчал он. – Опять требовала fleisch[42]. Еще и часа не прошло, как она проглотила обед… Я притворился, что не слышу – ни за что не стану потакать пожилой людоедке! В конце концов, кто выиграл войну? И ради чего, хотел бы я знать? Заботящийся об общественных интересах чудесный Монтдор мирится со всей этой иностранной швалью в своем доме – будь я проклят, если стану это делать! А посмотрите вон на того мошенника! – Он сверкнул глазами в сторону «сэра» с синим подбородком, который под руку с Полли направлялся в комнату, где подавали ужин.

– Да полно тебе, Мэттью, – сказал Дэви, – ты же знаешь, сербы были нашими союзниками.

– Союзники! – проворчал дядя Мэттью, скрежеща зубами. Это слово было для него, как красная тряпка для быка, и гадкий Дэви, зная это, размахивал тряпкой для потехи. – Так, значит, это серб? Ну, не мешало бы ему побриться. Свиньи все до единого. Конечно, Монтдор приглашает их только ради блага страны. Я искренне восхищаюсь этим парнем, он думает только о своем долге – вот пример для каждого!

Проблеск веселья озарил грустное лицо леди Патриции. Она была не лишена чувства юмора и являлась одной из немногих людей, которые нравились дяде Мэттью, хотя он не мог заставить себя быть учтивым с Малышом и яростно таращился в пространство всякий раз, когда тот проходил мимо нашей маленькой колонии, что проделывал довольно часто, сопровождая старых леди королевской крови в столовую. Среди многих его проступков в глазах дяди Мэттью главным был тот, что, будучи на войне адъютантом генерала, Малыш был однажды застукан за рисованием наброска шато в тылу врага. Совершенно ясно, что не все в порядке с человеком, который тратит время на рисование набросков или вообще берет на себя обязанности адъютанта, когда мог бы с утра до ночи душить чужеземцев.

– Не мужчина, а горничная при даме, – бурчал дядя Мэттью всякий раз, как упоминалось имя Малыша. – Не выношу паразита. Тоже мне, Малыш! Дугдейл! Что все это значит? Во времена Старого лорда в Силкине жили некие весьма уважаемые люди по фамилии Блад. Майор и миссис Блад!

Старым лордом был отец лорда Монтдора. Джесси однажды спросила, вытаращив глаза: «А он всегда был старым?» – на что тетя Сэди заметила, что люди не остаются в одном возрасте всю жизнь и он, без сомнения, в свое время был молодым, точно так же, как однажды сама Джесси тоже станет старой, хотя, быть может, этого и не ожидает.

Со стороны дяди Мэттью было нелогично так преувеличенно презирать послужной список Малыша. Его слова служили очередным доказательством того, что те, кого он любил, конечно же, не могли поступать скверно, а те, к кому относился плохо, не могли поступать хорошо. Его великий герой лорд Монтдор никогда в жизни не слышал бодрого звука стрелкового огня и даже не приближался к полю боя. Впрочем, он был староват для того, чтобы принять участие в Великой войне, но его ранние годы тщетно предоставляли ему возможность поучаствовать во многих веселых битвах, покромсать туземную плоть, не говоря уже о голландской плоти в той самой англо-бурской войне, которая оставила у дяди Мэттью столь лучезарные воспоминания, дав ему первый опыт бивуака и сражения.

– Четыре дня в воловозе[43], – увлеченно рассказывал он нам. – Дыра в животе величиной с кулак – и пораженная личинками! Счастливейшее время в моей жизни. Единственная неприятность, что через некоторое время приедался вкус баранины, а говядины в том походе, понимаете ли, не было.

Но лорд Монтдор был сам себе хозяин и даже вышел сухим из воды в деле со своим знаменитым письмом в газету «Морнинг пост», в котором говорилось, что война затянулась и пора бы ее прекратить, за несколько месяцев до того, как трусливая капитуляция фрицев сделала это скучное завершение необходимым. Дяде Мэттью было трудновато оправдать столь неспортивное поведение, но он все же сделал это, заявив, что лорд Монтдор, должно быть, написал это письмо по какой-то серьезной, неизвестной другим причине.

Мои же мысли сосредоточились на дверях в бальную залу, где я внезапно подметила некий затылок. Значит, он все-таки пришел. Тот факт, что я никак этого не ожидала (такая серьезная личность!), ни в коей мере не смягчал разочарования из-за его отсутствия; а вот теперь он появился. Должна объяснить, что образ Советера, несколько месяцев царивший в моем неисправимом сердце, недавно был вытеснен и заменен чем-то более весомым, реальным и многообещающим.

Нужный затылок, замеченный на балу, может произвести на молодую девушку весьма возбуждающее действие – такой непохожий на другие затылки, что, пожалуй, окружен сиянием. Возникает вопрос, обернется ли он, увидит ли ее, а если увидит, то скажет ли просто вежливое «добрый вечер» или пригласит на танец? О, как мне хотелось весело кружиться в объятиях какого-нибудь кудесника, а не сидеть с моими тетками и дядьями слишком явной дамой без кавалера. Прошло несколько секунд отвратительной неизвестности, прежде чем голова повернулась в нашу сторону. Но когда это случилось, он увидел меня, пошел прямо к нам, необычайно вежливо поздоровался и увлек меня танцевать. Он думал, что никогда сюда не попадет, это был вопрос одолженных, но куда-то запропастившихся бриджей. Потом он танцевал с тетей Эмили, опять со мной, с Луизой, после этого пригласив меня на ужин.

– Что это за тип? – спросил дядя Мэттью, скрипя зубами, пока мой молодой человек танцевал с Луизой. – Почему он то и дело сюда подходит?

– Его зовут Альфред Уинчем, – объяснила я. – Представить его вам?

– Помилосердствуй, Фанни!

– Вы прямо какой-то старый паша́, – усмехнулся Дэви. И в самом деле, дядя Мэттью явно предпочитал бы держать всех своих родственниц в состоянии если не девственности, то во всяком случае преувеличенной