Красный шторм. Октябрьская революция глазами российских историков - Егор Яковлев

После свертывания линии Рейтерна набирал силу антиолигархический тренд. Происходило выдавливание всех олигархических ставленников из банков. Тот же процесс, кстати, шел и в железнодорожной отрасли, что хорошо описано в воспоминаниях крупного государственного деятеля Сергея Юльевича Витте. Но если железные дороги выкупались в казну, то в банковской сфере все было чуть сложнее. Банки не переходили в собственность государства, а сохраняли частную форму. Просто на должность руководителей после удаления старых собственников «делегировались» представители правительства, как правило, бывшие чиновники Министерства финансов и Министерства юстиции. Причем контроль за банками осуществлялся не только назначением верных людей, но и дроблением акционерного капитала. В начале XX века в России мы не найдем крупных собственников банков. Собрать значительный пакет акций в одних руках и заявить права на управление было невозможно: все было рассредоточено. Главным стало правление, укомплектованное бывшими чиновниками.

В деловой периодике того времени писали, что российские банки — это не частный бизнес. А по сути полуказенные заведения, которые фактически являются продолжением коридоров Министерства финансов. Биржа находится под полным контролем чиновников в образе банкиров. Они полностью опираются на Минфин и сами запускают повышательные и понижательные тенденции в зависимости от интересов государства. Стоило кому-то попытаться сделать это исходя из личных или деловых намерений, его сразу же ставили на место.

Петербургские банки стали инструментом, с помощью которого началось переформатирование всей российской экономики, причем с привлечением немалых западных инвестиций. И это очень серьезно затронуло интересы московской купеческой группы, которая не учитывалась в планах правительства. Москвичи поняли, что для них наступают тяжелые времена. Ведь они хотели стать главными действующими лицами экономики. Однако они не обладали теми финансовыми возможностями, которые имелись у западных инвесторов, а правительству требовалась быстрая и эффективная модернизация. И оно сделало выбор в пользу программы модернизации с участием западного капитала, который шел через управляемые столичные банки и под контролем государства. В этом сценарии москвичам была уготована роль жалких миноритариев. Мириться с этим они не желали.

Кто были главные представители московской группы, а кто — петербургской?

Лучше известны представители московской группы. Это глава купеческой династии председатель Московского биржевого комитета Павел Павлович Рябушинский. До него на этой должности состоял другой крупный московский промышленник, Григорий Александрович Крестовников. Большое влияние имел Александр Владимирович Коновалов — вице-спикер Государственной думы IV созыва, видный деятель Временного правительства. Конечно, стоит упомянуть и клан Морозовых, из которых наиболее знаменит Савва Тимофеевич. Сюда же примыкал московский промышленник, лидер партии октябристов Александр Иванович Гучков. Наконец, одну из центральных ролей играли «русские немцы», владельцы торгового дома Кноп и торгового дома Вагау. Выходцы из Германии вписались в московскую купеческую элиту и считались там своими.

У всех, кого только что перечислили, «петербуржцы» вызывали раздражение и даже ненависть. Московских купцов раздражал тот факт, что они получают средства с рынка, а другие могут получить деньги в любой момент из государственной казны. Они негативно относились к Алексею Ивановичу Путилову, который возглавлял наиболее крупный в Петербурге Русско-азиатский банк, а раньше был чиновником Минфина, прошедшим путь от секретаря министра финансов Витте до товарища, то есть заместителя, министра финансов. Ненависть вызывал и Александр Иванович Вышнеградский, сын бывшего министра финансов Ивана Вышнеградского, экс-чиновник для особых поручений при Минфине, возглавивший Санкт-Петербургский международный коммерческий банк. Раздражающей фигурой был Алексей Федорович Давыдов, бывший председатель Кредитной канцелярии Минфина, которого поставили руководить Русским банком для внешней торговли. И конечно же, агрессия москвичей была направлена на царских чиновников, выстраивающих эту схему, особенно на многолетнего министра финансов, а в 1911–1914 годах премьер-министра Владимира Николаевича Коковцова.

С точки зрения Рябушинского и Коновалова, эти люди мешали развитию России. Видение экономического прогресса у петербургской и московской групп разнилось полностью. Если не углубляться в детали, московская купеческая группа ориентировалась на либеральный путь развития экономики, на свободный рынок, на отсутствие правительственной опеки. Их принципом было «бизнес разберется, бизнес решит». Они прямо заявляли, что никогда не станут жертвами реакционной бюрократической клики. А что же предлагала клика? Российское правительство считало, что бизнес, предоставленный сам себе, не сможет стать флагманом модернизации, которая была необходима России как воздух. По мнению Коковцова, вся модернизация в исполнении неподконтрольного бизнеса сведется к одному — разворовать. Для выхода экономики из патриархальности требуются другие механизмы, когда именно государство должно играть направляющую роль.

Это, к слову, фактически тот путь, которым ныне пошел Китай. В Китае есть крупнейшие мировые банки, но мы не можем сказать, что их руководители вертят китайским правительством или партийной верхушкой. Они работают по свистку, и точно так же работали петербургские банки перед Первой мировой войной.

В каком-то смысле время подтвердило правоту Коковцова. Потому что после февраля 1917 года его оппоненты, те, кто жаждал все обустроить, лишь бы им не мешали, получили власть. Я имею в виду Временное правительство, которое в значительной степени состояло из ставленников московского купечества. Мы знаем, что произошло: москвичи не справились.

То есть, с вашей точки зрения, московская промышленная группа продвигала революцию, чтобы отвоевать себе место под солнцем?

Долгое время московское купечество было консервативной силой, которая стояла на коленях у трона и ждала царской милости. Но, когда стало понятно, что правительство запустило новый экономический формат с собственными ставленниками, да еще и ориентированный на приток иностранного капитала, москвичи поняли: надо действовать. Необходимо ограничение всесилия правящей бюрократии, чтобы сорвать невыгодный им сценарий. Нужно ограничить самодержавие, нужно ограничить правительство в принятии решений. Нужна законодательная Дума, без которой не принимается никакой бюджет. И москвичи начали сражаться за эти перемены, которые после 1905 года стали реальностью. Собственно, для этого и потребовалась первая русская революция. Именно московское купечество было бенефициаром революционных событий. Конечно, это был многослойный и многофакторный процесс. Но однозначно то, что московское купечество энергично подливало масло в огонь революционного пожара с начала XX века.

Получается, что и Конституция 1905 года была принята под нажимом этой либеральной торгово-промышленной группы.

Когда я готовил книгу «Питер — Москва. Схватка за Россию», то был абсолютно убежден, что именно так все и обстоит. Московская купеческая группа — это бенефициар, интересант того, чтобы Конституция была. Но, как выяснилось, инициатива разработки и принятия Конституции принадлежала все же не либеральной общественности, которая потом станет кадетской. Если мы поднимем более широкие пласты источников, то увидим, что инициатором учреждения Государственной думы был так называемый финансово-экономический блок правительства, то есть, по сути, петербуржцы. Дело в том, что помимо москвичей у них были противники в столичных коридорах власти. Речь о представителях старой аристократии, которые влияли на политическую ситуацию не благодаря занимаемому посту или государственным дарованиям, а благодаря придворным связям.