Тень Серафима - Наталья Сергеевна Корнева

горизонте перспектива близкой непростой войны – все это давало мало поводов для радости. С момента покушения лорд Эдвард не расставался с «Властелином», что только усугубляло утомление.

– Простите мне мою докучливость, милорд… – Под пристальным взглядом горло мгновенно пересохло. Темные глаза правителя были похожи на угли, в которых в любой миг может вспыхнуть опасное пламя. Кристофер перевел дух и чуть понизил голос, ибо тот выдавал его с головой, звеня от напряжения, как перетянутая струна. – Но она вызвана одним только беспокойством. Лучше понести наказание, чем в трудный час проявить равнодушие к своему господину. Разумеется, я не смею и мечтать о благосклонности, но… если позволите, я буду счастлив угодить.

Лорд Эдвард небрежно откинулся на спинку низкого бархатного диванчика и вытянул ноги, приняв гораздо менее формальную позу. Кристофер уловил иное выражение в его глазах – пренебрежительное, лениво-циничное. Взгляд правителя был подобен змеиному: матовые, полуприкрытые веками глаза кобры, откровенно скучающей, слишком сытой для броска. «Чем ты можешь меня удивить, мальчик? – почти читалось в них. – Ну что ж… попробуй, если осмелишься».

Кристофер, однако, был уже не юноша, но молодой мужчина, многого достигший за короткое время. Должно быть, поначалу не последнюю роль в этом сыграла внешность. Для лорда Эдварда, как и для многих, рожденных в Ледуме во времена его правления, красота являлась абсолютом. Красота не имела ни пола, ни возраста: человек был либо красив, либо нет – только это имело значение.

Кристофер же обладал редкой, по-настоящему аристократической красотой. Он происходил из одной из древнейших благородных семей Ледума, и о чистоте его крови говорили безукоризненно черный цвет волос, яркий и насыщенный, и светлая, похожая на дорогой фарфор кожа.

Классический черный цвет волос считался в Бреонии эталоном – выше него находился только чистый белый, который встречался необыкновенно редко: один на тысячу черноволосых. Прочие – темно-коричневые, каштановые, русые, серые, пепельные, золотистые, их смеси и вариации – считались нечистыми, и тем хуже, чем дальше они уходили от идеала. Наибольшие предубеждения люди испытывали к рыжим: бытовало поверье, будто в их жилах течет ядовитая кровь оборотней, сильфов или иной лесной нечисти.

Получив молчаливое разрешение остаться, кончиками пальцев Кристофер чуть тронул молоко, белевшее в ванночке для омовения: оно успело остыть до состояния освежающей прохлады. Однако сие совершенно не годилось. Требовалось расслабляющее тепло, а потому Кристофер мысленно задал все нужные условия. Висевший на шее медальон с синим корундом немедленно выполнил команду. Сам минерал был небольшим, зато цвет – безупречным: бархатисто-васильковый, умеренной интенсивности, что позволяло ценить его на порядок выше темных аналогов.

Виски немедленно отозвались глухой болью: в поздний час лорд Эдвард был без «Властелина», однако на пальцах величаво сияли платиной белые перстни с алмазами. Камни пропустили импульс, но вернули Кристоферу рожденное им возмущение энергетического пространства. Неизбежный побочный эффект.

Совершать магические воздействия рядом с хозяином алмазов было себе дороже: блокировал тот или нет, камни всегда отзеркаливали искажение поля, стремясь возвратить энергию в первоначальное состояние. Сложное и энергозатратное преобразование вполне могло кончиться плачевно. Тем не менее, несмотря на зримые преимущества алмазов, немногие маги успешно пользовались этими своенравными камнями, а среди правителей предпочтение им – и почти исключительно им – отдавал только лорд Эдвард. За это он именовался, естественно, за глаза, Алмазным лордом, а сам Ледум – ледяным алмазом севера.

Но это было простенькое преобразование: необходимые расчеты пронеслись в голове у Кристофера в один миг, и сапфир моментально исполнил мысленную команду. Внешне ничего не поменялось, но молочная ванночка вновь стала теплой, самой комфортной температуры.

Кристофер погасил голубой электрический свет, щелчком пальцев зажигая более подходящие случаю свечи. Бросив в курящиеся благовония щепотку принесенного с собой светло-коричневого порошка, он опустился на колени и высыпал в молоко горсть свежих лепестков. Розы, пионы, малиновые азалии – цветы вызывающе яркими хлопьями поплыли в непорочной и благостной белизне. Аромат их немедленно усилился. Тонкой струей незаметно вливался в него дымок опиума, любимого Кристофером и модного нынче в высшем обществе Ледума.

Воздух становился сладок – сладок, как патока, – и загустевал прямо на глазах. Воздух пах ванилью и медом так сильно, что его было больно вдыхать: казалось, легкие вот-вот разорвутся. Пальцы предательски дрожали, но Кристофер велел себе успокоиться и, смирив взволнованное дыхание, аккуратно снял с ног правителя туфли из мягкой цветной кожи. Прикосновение это было сродни прикосновению к божеству, отозвавшись нутряной, неподвластной никакому контролю дрожью. Взяв в руки большую морскую раковину, блестящую от лака и просвечивающую лишь легким дыханием цвета, Кристофер принялся осторожно лить на ступни теплое молоко.

Завершив церемониальное омовение, аккуратно промокнул влагу шелковым полотенцем, убрал налипшие мокрые лепестки и нанес на кожу смесь ароматных масел. Мышцы лорда Эдварда все еще хранили остаточное напряжение, но то был естественный тонус. Правитель находился в превосходной физической форме, и многие только дивились, как ему это удается. При мысли о сокрытой в рельефах мышц силе Кристофер почувствовал, как горло невольно перехватило, будто ремнем, и глубоко внутри что-то тревожно заныло.

Бледные губы лорда чуть тронула заветная краска удовольствия. Кристофер знал толк в наслаждениях. Да, он был способным и в этом тоже.

Глава службы ювелиров частенько бывал в одном из закрытых клубов для развлечений элиты и не тратил там время даром. Касания кончиков пальцев были нежными и приятными, более разнообразными, чем у иных профессионалов, а нервное совершенство кистей и запястий обещало нечто заманчиво большее. Преданно заглядывая правителю в глаза, безмолвно спрашивая позволения, Кристофер прикоснулся губами к узким ступням, трепетно и страстно. Так фанатики целуют святыню. Вся его поза выражала покорность и желание повиноваться.

Наверное, вместо него у своих ног лорд Эдвард предпочел бы увидеть сейчас Октавиана Второго Севира. Новый лорд Аманиты успел крепко досадить за непродолжительное время своего правления. Лорд Эдвард сильно раздражен: должно быть, тяжелые мысли его вновь и вновь возвращаются к причине и ненавистному объекту этого раздражения.

Октавиан был лишь немногим старше самого Кристофера: в день церемонии, если она состоится, правителю Аманиты сравняется тридцать лет. Возраст, которому прощается все. Возраст, в котором все возможно: еще достаточно молод, чтобы позволить себе быть решительным, категоричным и непреклонным, и уже достаточно опытен, чтобы не совершить совсем уж глупых ошибок.

Несомненно, Октавиану повезло: он пришел на все готовое. Однако предприимчивый юноша не просто довольствовался дарами судьбы, но и по мере возможности активно приумножал их. Октавиан оказался талантливым магом, одаренным не только способностями, но и любознательностью, терпением и готовностью работать, в том числе и особенно – над собой. Мастерство его уже успело раскрыться: