Клятва на мече - Николай Буянов

– Слишком быстро. Нужно плавнее.

Тренер взял Аленку за руку и сам потянул вперед, показывая движение.

– А по-моему, чем быстрее, тем лучше, – не согласилась она.

– Быстрота рождается из медленного. Ты слишком надеешься на свою силу. Еще раз, и не торопись.

Аленка попробовала.

– Нет. Это резко. Еще.

– Никак!

– Постарайся сделать тягуче. Чувственнее. Ты же женщина.

Она подняла бровь:

– Пардон? Тренер смутился:

– Ну, будущая женщина. Так и будь женственнее.

Аленка постаралась быть женственнее. Однако понятие «женственность» в ее представлении плохо сочеталось с боевыми приемами. Она сделала еще пару попыток повторить движение, вздохнула и села прямо на пол, поджав под себя ноги. И, подумав, сообщила:

– А в каратэ все по-другому.

– Ты занималась каратэ? – спросил Владлен.

– Нет, гимнастикой. Теперь бросила.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Не сошлись характерами кое с кем.

– А откуда знаешь про каратэ?

– У Валерки смотрела по видику. Здорово! Красиво – все в белых кимоно, рукой – раз, ногой выше головы – два! А зачем они кричат?

– Ну, это сразу не объяснишь. Сама поймешь когда-нибудь.

Когда-нибудь. Значит, пока не доросла. Впрочем, Аленка весьма трезво относилась к себе самой и видела, что, несмотря на разряд по гимнастике, движения у нее получались довольно корявые. Руки-крюки и ноги-крюки не желали работать так, как от нее требовали. И она потихоньку злилась, совершенно не понимая, почему тренер доволен ею, пожалуй, больше, чем остальными.

А потом и думать об этом перестала. Все ее существо постепенно, незаметно для сознания, погружалось в какой-то сложный, кажущийся на первый взгляд хаотичным ритм (ничего общего с каратистским «ит, ни, сан!»). Скорее это было похоже на некую сложную программу.

И она увидела Шар…

Шар был живой и неживой одновременно. Он переливался всеми цветами радуги, а внутри, под полупрозрачной оболочкой, двигалось и дышало что-то живое. Она пригляделась – и неожиданно увидела себя.

Маленькая девочка посреди зала, погруженного в полумрак, только несколько свечей роняют тусклые отсветы пламени на стены, покрытые темным бархатом. Неподвижные, будто деревянные статуи, ученики, сидящие полукругом на скрещенных ногах, вокруг низкого подиума. Голос гуру, духовного наставника:

– Тьма и свет, инь и ян – не есть, как думают многие, две стороны медали. Это две соседние ступени огромной лестницы. Стоит сделать шаг – и ты пересечешь эту границу, не заметив…

Внутри Шара было неуютно. Огромные тени мелькали по поверхности вперемежку с отблесками пламени. Потом сквозь них проступили очертания исполинской ладони.

– Ты видела тело?

«Чье тело? – испугалась Аленка. – Мое, что ли? Я вроде не умерла».

– Тело засыпало лавиной, – ответил незнакомый женский голос. Низкий, преисполненный глубокой печали. – Я одна спаслась каким-то чудом… Мне страшно, господин.

Потом женщина исчезла. Аленка не видела, куда та ушла и ушла ли вообще. Просто перестала ощущать ее присутствие. Ладонь, охватившая Шар, уплыла вверх.

– Он жив, – сказал кто-то. – Главное, он жив.

Она не замечала проведенного здесь времени. Секунды растягивались в часы, как в замедленном просмотре кинопленки, часы прессовались в краткий миг – хватило бы только прикрыть глаза и вновь открыть их. Тренировки в додзе – зале для боевых искусств – перемежались с беседами по восточной философии и религии, релаксационными гимнастиками, языками и многим другим. Она и не думала уставать. Только однажды, уже ближе к лету, у нее неожиданно возник повод для огорчения.

Марина.

Та самая девочка, восхитившая Аленку своим мастерством в первый раз… Было уже поздно, что-то около десяти вечера. Аленка, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, с трудом привела себя в порядок в раздевалке, подхватила на плечо спортивную сумку и двинулась к выходу.

Было гулко и пусто. Она хотела выключить свет, но вдруг остановилась. Посреди зала, выглядевшего сейчас нелепо громадным, будто покинутый всеми вокзал, стояла Марина. Тоненькая, словно тростинка, она казалась крошечной и беззащитной – одна во всем мире, во всей Вселенной. Она подошла к низкой лавочке, стоявшей вдоль стены присела на нее, тут же встала, зачем-то коснулась рукой гимнастического каната, свисавшего с потолка, как громадный удав. Аленка не выдержала и, поколебавшись немного, подошла:

– Ты почему здесь?

Марина подняла голову. Глаза у нее были большие, серые и печальные.

– Я уезжаю, – тихо сказала она.

– Куда?

Марина не отреагировала. Медленно, будто в зачарованном сне, она подошла к стенке, туда, где на перекладине висел тяжелый кожаный мешок в виде человека-уродца: массивное круглое туловище, ручки-обрубки, а ног вообще нет. Ткнула его ладонью, вроде бы несильно, без замаха, но мешок, будто снаряд из пушки, отлетел к стене и закачался на цепи.

– Жалко, что все закончилось.

– Тебя родители увозят, да? Вы переезжаете?

Марина покачала головой:

– У меня нет родителей. Я из детдома.

– Из детдома, – повторила Аленка. – Я и не знала.

Ей стало грустно. Она представила себе: коридор, серые стены, мрачные комнаты с установленными в нескончаемый ряд железными кроватями. Воспитанники в чем-то одинаковом, безликом и бесполом, сразу не отличишь, мальчик или девочка. Лица у всех печальны и непроницаемы. По свистку – отбой, по свистку – подъем… Впрочем, это, кажется, сцена из какого-то фильма про войну. На самом деле, возможно, все не так уж плохо, но все равно…

– Почему ты раньше не сказала? Можно, я тебя провожу?

– Нет, не надо.

– Мы же подруги!

– Не надо, – повторила она. – Ты и знать про это не должна. Я твердо решила ничего не говорить… А вот вырвалось. Не расспрашивай меня, ладно? Просто посидим вместе.

Они сели рядышком на узкую низкую лавочку. Сидеть было неудобно (жестко, и коленки торчат вверх), но они этого не замечали. Аленке жутко хотелось узнать подробности: как это? куда? зачем? Было очень непохоже, чтобы подруга уезжала на неделю или на месяц. Нет, Маринка совершенно точно знала: они больше не увидятся.

Она прощалась навсегда.

Потом Аленка много раз вспоминала свою подругу. Даже лицо осунулось (правда, ненадолго: цветущей юности длительная меланхолия не свойственна). Что-то было в ней… Что-то, из-за чего сразу выделяешь человека в толпе – не по внешнему признаку, а повинуясь необъяснимым магнитным потокам… Говорят, таким магнетизмом обладали многие из великих: талант талантом, но чтобы тебя узнавали – по походке, по неуловимому жесту, по повороту головы – нужно уметь покорять людей (не в смысле подавлять!) силой своей личности.