Двенадцать минут любви - Капка Кассабова

Фото пары заняло свое место на стене в гостиной. Возможно, они станут моими проводниками в городе призраков.

И действительно, в следующую среду я переступила порог своей первой местной милонги, проводившейся все на той же Аугустштрассе. К входу в старинное здание вела вереница лампочек. «Малена поет танго, как никто другой…»

Сердце отчаянно забилось, они знали, что я приду, иначе бы не играла любимая песня! Но кто они?

— Что это? — спросила я по-немецки женщину, которая жевала жвачку и собирала плату на входе.

— Clärchens Ballhaus, — ответила она с тевтонской суровостью и протянула маленький билет. Потом ее голос смягчился, и она добавила: — Milonga de los Angelitos.

Милонга ангелочков. Clärchens Ballhaus — один из старейших танцевальных салонов с золотисто-коричневыми стенами и развешанными на них ретро-изображениями берлинцев. Маленькие ангелочки отплясывают на полированном полу, прочие сидят за столами, потягивая пиво, все курят и обуты в специальные танцевальные туфли. Мой год танго в Берлине официально начался.

Именно здесь в 1913 году берлинцы стали танцевать парные танцы. Владельца заведения убили в Первую мировую, и его вдова Клара взяла бразды правления в свои руки. В золотой век декаданса и кабаре Clärchens служил пристанищем для артистичных, либеральных, распутных или философствующих, таких как однорукий сутенер Франц Биберкопф, антигерой классического довоенного романа «Берлин, Александерплац». Он потерял руку на войне, что не мешало ему обнимать барышень, слетавшихся в салон на звуки популярных мелодий.

Играл веселый вальс Desde el alma («От души»), написанный в 1947 году, — спустя два года после того, как Берлин был полностью разрушен, включая и это здание. Поняв, что могу пропустить много танд, я переобулась в свои черные бархатные туфли на каблуках и оглядела танцпол, забитый гостями от двадцати до шестидесяти лет, одетыми в самые разные наряды — от джинсов до платьев и отглаженных брюк. Неплохо. Отметила нескольких танцоров, чей стиль можно назвать «терминаторским» (от таких нужно держаться подальше), и несколько парней в кроссовках и мешковатых штанах, владеющих открытым объятием (к таким — поближе).

Но по-настоящему мое внимание привлек стройный мужчина лет тридцати, с сияющими прямыми волосами цвета индиго, небрежно спадавшими на полосатую рубашку. Он танцевал в тесном объятии в стиле милонгеро. Красавец с точеным азиатским лицом. После того как музыка сменилась, тангеро вернулся за свой столик, закурил сигару и стал рассматривать людей через узкие прорези глаз.

Явно завсегдатай (судя по тому, как все с ним здоровались), но держится отстраненно. Желание потанцевать с ним росло с каждой минутой, но азиат принадлежал к категории тех, кто танцует только с проверенными дамами. Значит, нужно выйти на танцпол и показать себя. Ко мне как раз подошел юноша с пронизывающим взглядом, жесткими, как шлем, волосами, в черно-белых туфлях.

— Привет, — сказал он. — Не хотите потанцевать со мной? Вы не обязаны, если не хотите. Я не обижусь.

Берлин, оказывается, дружелюбен к чужакам, а значит, без кавалера я не останусь. И хотя он был как раз из тех, кого я прежде как танцора забраковала бы, но новичку в чужом городе не стоит привередничать.

— С удовольствием.

— Спасибо. Надеюсь, вы не пожалеете.

Началась танда вальсов, а он старательно ведет в череду сакад, не подходящих темпу вальса. Да еще скручивает мое запястье.

— Немцы любят вальс. Можно оторвать немца от вальса, но вы не можете, как это сказать?..

— Лишить его вальса.

— Верно.

— Вы не немец?

— Нет, моя мать венгерка, по сути и я венгр. Томас.

Последовало еще несколько композиций, Томас мне нравится, но уж очень он мучает мою спину и выполняет фигуры так яростно, как будто они его личные враги. Поэтому я решаю завершить танец вежливым «благодарю вас».

Он провожает меня к столику.

— Я предупреждал, что не очень хорош, если честно, ужасен. Но хотя бы осознаю.

— Неправда, — лгу я, думая, что «индиговолосый» в любом случае уже не пригласит меня. Черт, черт! А Томас и не думает уходить.

— Сколько тебе лет? — спрашивает он внезапно.

— Двадцать восемь. А тебе?

— Тоже двадцать восемь. У нас есть еще два года научиться. Потом будет поздно.

— Мне скоро 29, значит, у меня всего год.

— Да. Но ты уже идеально танцуешь. Вот в чем разница. Ладно, извини, мне пора.

И он исчезает так же стремительно, как и появился: сперва голова-шлем, а затем черно-белые туфли. Позднее я выяснила, что он не знал ни слова по-венгерски. Его венгерские корни служили способом не быть немцем. Для поколения, выросшего с Vergangenheitsbewältigung, быть частью Германии все-таки болезненно.

— Танцуем?

А вот Ганс, напротив, выглядит слишком по-тевтонски: выступающая челюсть и маленькие голубые глаза, теряющиеся на фоне тяжелого лба. Стыдно признаться, но я едва сдержалась, чтобы не отказать. Однако, поборов себя, принимаю приглашение. Удивительно, в танце он уподобляется романтическому поэту (скажем, Шиллеру), сочиняющему любовную лирику. В мою честь. В обычной жизни предприниматель. Милонги посещает семь дней в неделю. Сложен, как Минотавр, а смеется пискляво, как евнух.

— Прекрасно двигаешься. Если надумаешь выйти замуж за меня, дай знать в любое время.

— Я не рождена для брака.

— Ок, жениться необязательно. Это так, дополнительная опция, просто ты знай. И не порть вечер, я пытаюсь наслаждаться. Слышишь, Melodia del corazón («Мелодию сердца»)? Люблю ее. И Донато. Кстати, ты знаешь, что Донато играл в оркестре, аккомпанировавшем немому кино в Буэнос-Айресе? Пойдем еще потанцуем.

Кто бы мог подумать, что немцы так романтичны? Танго, бросая вас в объятия конкретного человека, как ничто другое, помогает избавиться от культурных предрассудков.

— Осторожнее, — говорит Лара. — Нацисты тоже любили искусство. Здесь, на земле поэтов и романтиков, сжигали людей и книги.

Ларе около тридцати, она — театральная актриса из Тель-Авива и постоянная гостья Clärchens Ballhaus, приехавшая в Берлин играть в английской постановке «Гамлета».

— Какая роль?

— Офелия, разумеется, — она закатывает густо накрашенные глаза. — Боже, ненавижу эту пьесу. Едва дожидаюсь вечера, чтобы отправиться на милонгу и отдохнуть от безумия.

Лара — новичок и занимается в группе интенсивной подготовки, то есть на милонгах танцует пока нечасто. Она курит, смотрит по сторонам и выглядит сногсшибательно со своей кудрявой гривой и лицом вавилонской принцессы. Я кивнула в сторону мужчины с волосами цвета индиго и спросила, кто это.

— Его зовут — в мире танго, по крайней мере — Мистер Че. То ли малайзиец, то ли индонезиец. Он художник или владелец ресторана, а может, бара…