Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860 - Джон Баддели

Заботясь о чести своих кавказских полков, он обратился к Александру I с просьбой перестать пополнять их ряды преступниками и проштрафившимися военными из европейской части России. «С этого времени, – писал он в приказе, – среди офицеров больше не будет таких, за кого им придется краснеть. С этих пор недостойные люди не будут делить с ними службу и славу храбрых солдат Кавказского корпуса». Для него самый скромный, плохо одетый, но исполненный боевого духа солдат был другом и братом. Он обращался с ними как с товарищами по оружию, пытался влезть в их шкуру, сочувствовал им, регулярно приходил, когда они собирались вокруг костра, беседовал и шутил с ними.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что солдаты буквально молились на Ермолова; одно его имя действовало на них как магическое заклинание. К тому же он нередко был остер на язык, направляя свое остроумие против германской партии при дворе (надо сказать, что тем самым часто вредил себе). Этим он заслужил благодарность и восхищение русских шовинистов будущего.

Однажды его спросили, какой милости он желает. Он ответил: «Стать немцем, и тогда у меня будет все, что я захочу!» В другой раз, обращаясь к толпе генералов в придворной зале императора, он спросил: «Хотел бы я знать, господа, говорит ли из вас хоть кто-нибудь по-русски?» Если мы добавим, что его высокомерие и самодостаточность были таковы, что он смотрел на всех (или почти на всех) сверху вниз и при возможности вел себя соответствующе, то нетрудно представить, какие чувства вызывал он у правящей клики Барклаев, Витгенштейнов и других. Вероятно, самым большим его достижением было то, что он сумел пробиться наверх, несмотря на все препоны. Если же, с другой стороны, его имя и дела до сих пор хранятся в памяти горцев (дагестанцев и чеченцев), в то время как большинство его современников давно и навсегда забыты, то, значит, дело не только в его исключительной личности и достижениях, но и в четко рассчитанной жесткости его методов, которые, к сожалению, типичны для любой русской военной кампании. Эти методы нельзя оправдать с моральной точки зрения, но они были эффективны в отношениях с восточными народами. Всегда будут говорить (с большей или меньшей степенью вероятности), что кавказские племена приняли бы благородство за слабость, в то время как кампании, в ходе которых «умиротворение» производилось огнем и мечом – уничтожались урожаи, вырезались целые деревни, совершались насилия и убийства, – давали им урок, который горцы понимали и не забывали. Русский генерал Эркерт говорил о Ермолове: «Он был столь же жесток, как и сами местные». А сам Ермолов говорил: «Я хочу, чтобы ужас, который вызывает мое имя, охранял наши границы надежнее, нежели цепь крепостей, чтобы мое слово было для местных законом, даже более неизбежным, чем сама смерть. Снисхождение в глазах азиатов есть признак слабости, и поэтому я суров из исключительно гуманных соображений. Одна казнь спасает жизни сотен русских и тысячи мусульман – от предательства». «В этих словах, – говорит Потто, – выражена вся его система. Он считал все племена, населяющие Кавказские горы, де-факто объектами российского подданства или обреченными стать таковыми рано или поздно. И в том и в другом случае он требовал от них полного подчинения. При нем старая система взяток уступила место системе суровых наказаний, жестких, даже суровых мер, – но эти меры всегда шли рука об руку со справедливостью и великодушием». Если рассуждать о политике, то о справедливости здесь говорить очень сложно, но в данном случае Россия действовала так же, как Англия и как другие цивилизованные страны делали, делают и будут делать в отношении диких и полудиких народов. Силой или обманом захватывается часть страны, и рано или поздно под тем или иным предлогом оставшаяся часть неизбежно следует тем же путем.

Что касается управления, то здесь Ермолов настаивал на том, что слово русского чиновника священно, чтобы местные верили в него больше, чем в сам Коран: всей данной ему властью он утверждал эту веру и с той и с другой стороны.

Теперь мы подходим к следующему выводу: если считать справедливыми притязания России на право требовать подчинения от местных племен, если признать право человека играть роль Провидения и наказывать одинаково и виновных, и невиновных, то тогда мы полностью оправдываем Ермолова. Но тогда столь широко понимаемая терпимость оправдает не только его ошибки, но и преступления Тамерлана.

Существуют народные песни, которые возникли в связи с некоторыми карательными экспедициями Ермолова и в которых видна удивительная смесь страха и восхищения, которую внушал им мрачный Ярмул, как они называли его. Те же самые чувства испытывали и другие коренные народы по отношению к Скобелеву и другим русским генералам. Но если мы мысленно охватим весь 10-летний период его правления на Кавказе, а тем более если вспомним о достигнутых им результатах, то, возможно, будет трудно принять без серьезных поправок оценку, данную ему его же соотечественниками.

Мы увидим, что Николай I, который считается воплощением рыцарских качеств, решительно отстаивал политику натравливания одного племени на другое, чтобы Россия могла получить выгоду от их раздоров. При этом он прекрасно знал, с какими ужасами связана такая политика. Александр же I, напротив, всегда был гуманистом. Жестокость событий на Кавказе доставляла ему искреннее огорчение. Он неоднократно призывал к использованию более гуманных методов, выражал свое отвращение неоправданным кровопролитием и однажды, незадолго до смерти, отказался наградить (по рекомендации Ермолова) князя Бековича-Черкасского Георгиевским крестом, потому что во время отчаянного рейда за Кубань этот военачальник уничтожил густонаселенный аул, не пощадив ни женщин, ни детей.

Александра считают слабым, номинальным правителем, и вполне вероятно, что репутация Ртищева также незаслуженно пострадала оттого, что он был человеком благородным и гуманным. Его нежелание прибегать к суровым мерам, его попытка завоевать расположение местных жителей справедливым и добрым отношением не находила отклика у офицеров суворовской школы. Ермолов относился к таким людям с презрением и клеймил их всячески, из-за чего его предшественника стали считать слабым и бездарным. Но мы видим, в каких условиях Ртищев принял командование Кавказом и в каких – передал его Ермолову. Нам следует отметить, каким было состояние дел на Кавказе, когда и Ермолов в свою очередь уступил место Паскевичу.

Главная идея Ермолова заключалась в том, что Кавказ должен стать неотъемлемой частью Российской империи, что существование независимых или полунезависимых государств или общин любой направленности (христианских, мусульманских или языческих) в горах или на равнинах несовместимо с честью и достоинством его государя, а также безопасностью и благосостоянием его подданных. Именно на этих идеях и базировалась вся его политика, все его административные меры, каждое передвижение войск под его началом. Именно этой идее он посвятил свою душу и сердце.

Прибыв в Георгиевск осенью 1816 года, он задержался там ненадолго, чтобы познакомиться с состоянием дел на севере, а затем поспешил в Тифлис, куда добрался 10 октября.

И к северу, и к югу от гор он нашел много такого, что ему категорически не понравилось[39], и он в письменном виде выразил свое недоумение тем, что так мало было сделано для того, чтобы утвердить Россию в ее владениях.