Александровскiе кадеты. Том 2 - Ник Перумов

– Отчего же? Знаю. Знаю, что ничего экстраординарного не случится. До сего момента всё наши расчёты оправдывались, предсказанное математическими методами исполнялось. Конечно, никто не даст полной и абсолютной гарантии, но таковой в нашей жизни не существует вовсе. Вот мы с вами едем, а на нас и метеорит упасть может, хотя вероятность этого очень мала.

– Вы горды, профессор, – заметил Две Мишени.

– Горд? О да, господин подполковник, мы с Мурой очень горды. Нас остались считаные единицы – тех, кто противостоял большевикам с оружием в руках. Большинство выживших рассеялось по заграницам; ну а те, кто остался… иные, как мы, проскочили сквозь сети. Во многом благодаря нашим знаниям, хотя часто и они не спасали. Так что да, мы горды. Мы последние, кто помнит, как можно было жить по-человечески.

– Я не видел ничего ужасного в жизни вокруг себя, – пожал плечами подполковник. – Мы раз за разом возвращаемся к этому, и, какие бы отдельные ужасы вы нам ни поведали, глаза мои меня не обманывают: город стоит, и люди в нём не кажутся несчастными, голодными или угнетёнными. Совсем напротив.

Профессор не ответил. Лишь ссутулился за рулём, глядя строго вперёд.

– Отправьте нас домой, Николай Михайлович. Едва ли мы что-то изменим в вашем прошлом.

– Прочтите мои наставления, – отрывисто сказал тот. – Там, помимо всего, краткие итоги большевизма. В потерянных жизнях. Тех, кого в нашей истории расстреляли и уморили.

– Но это уже история, – мягко заметила Ирина Ивановна. – А может получиться ещё хуже.

– Не может. Ничего не может быть хуже того, что произошло.

– Я с вами не согласна, милостивый государь. Вы не знаете и не можете знать, как на деле изменится всё вокруг вас, в вашем временном потоке. Мы так и не добились от вас определённого ответа. А знаете почему? Потому что вы сами его не знаете. Вычисления, говорите вы, показали, что потоки разделятся, а потом вновь сойдутся?

– Да! – вдруг яростно выкрикнул профессор. – Никто не знает как! Никто! Потоки разделятся, а потом вновь амальгамируют! Я не знаю, что будет с материальной культурой, с людской памятью, с природными явлениями! Физика и математика могут предсказать очень и очень многое, но не до такой же точности! Принцип неопределённости, до которого у вас пока ещё не дошли!..

– Так получается, что господин Никаноров был прав?

Николай Михайлович раздражённо дёрнул плечом.

– Вы возвращаетесь домой. В нашем временном потоке вы пробудете относительно недолго. Там не потребуется никаких машин, вас вытолкнет само движение времени.

– А если нет? – вдруг глухо спросил Две Мишени. – У нас, если вы забыли, милостивый государь, своя собственная революция.

Профессор только отмахнулся.

– Это ещё не революция. Это беспорядки, инспирированные эсерами. Они будут подавлены. Войска верны государю, у вас не случилось цусимской катастрофы, у вас жив адмирал Макаров, и Порт-Артур не сдался, а продержался до конца войны. То, что корпус разорят, – прискорбно, но ремонт сделать нетрудно. Вставить стёкла, покрасить стены, завезти новую мебель… И, если вы хорошо запомните всё то, что узнали здесь, – предотвратить самое худшее у вас будет куда легче.

Костик Нифонтов тихо всхлипнул. Фёдор только теперь сообразил, что тот, оказывается, молча плакал всю дорогу.

– Почти приехали.

Машина катила по узкой асфальтовой дороге, по обе стороны в сумерках смутно виднелись дачные дома.

– Академический посёлок, – сказал профессор. – Тут у меня дача. Да-да, не удивляйтесь. С точки зрения громадного большинства моих сограждан ваш покорный слуга бесится с жиру. У меня прекрасная квартира в самом центре, у меня хороший загородный дом в замечательном месте – вам оно известно как Келломяки[13]. У меня машина – купить такую очень непросто, надо и много зарабатывать, и долго ждать своей очереди. Нас стороной обошли репрессии, мы с женой живём хорошо, зажиточно. Но, господа, человек – это всё-таки немного больше, чем просто «хорошая жизнь». И если Господь вложил в нас некие таланты, то, значит, Он хотел, чтобы мы нашли бы им применение.

Ему никто не ответил.

…Дом стоял в окружении вековых сосен, двухэтажный, под островерхой крышей. Тёмный, пустой, ждущий. Темнота совсем уже сгустилась.

Профессор торопливо отпер боковую дверь.

– Спускайтесь! Сейчас я подвал открою…

Костик Нифонтов вновь тихонько заныл.

– Нет, нет, и речи быть не может! – строго заметил профессор. – Динамика времени, последствия переносов – мы только начали ею заниматься. Уйти в настоящее другого временного потока, отстающего от твоего, – можно; а вот что будет, если обратно? Ещё решаем, ещё обсчитываем…

– То есть Косте у вас остаться нельзя, а нас засунуть в…

– Ничего подобного! Про вас я знаю – вы вернётесь в своё время. А вот про Костю у нас и вообще вас, как гостей на долгий срок, – не уверен. Ещё не досчитал. Ну, скорее, друзья!..

В подвале было сухо, горела электрическая лампочка, и в углу вздыхала железным нутром здоровенная машина – куда больше той, что Федя Солонов запомнил по корпусу.

Николай Михайлович поспешно поворачивал переключатели, двигал рубильники. Вспыхивали лампочки, начинали светиться шкалы приборов, тонкие иглы стрелок качались вправо-влево.

Резко зазвонил вдруг звонок возле ведущих наверх ступеней, и профессор замер.

– Ах ты ж!.. Ну, Никаноров, ну, мастак! Догадался!.. Примчался, и наверняка не один!.. Ну да ничего, милицию он сюда привести не осмелится. А если и осмелится… ха, они всё равно не поймут и не поверят, на что эта машина способна…

Звонок грянул вторично.

Машина гудела всё громче. В подвале ощутимо запахло свежестью, как после грозы.

В дверь наверху заколотили. Грубо, резко, властно.

– Гражданин! Откройте, милиция!..

– Скорее, скорее!

Профессор втолкнул их всех в тесный круг перед самым аппаратом. Ирина Ивановна и Две Мишени вдвоём держали вырывавшегося Костика.

– Откройте, гражданин Онуфриев!

– Прощайте, – сказал профессор.

И перекинул главный рубильник.

* * *

Тьма. Хруст, как будто рвалась мокрая мешковина. Боль в плече – тупая, давящая. Подкашиваются ноги – Фёдор падал, камни пола жёстко ударили в бок. Грянули со всех сторон выстрелы, кто-то истошно орал совсем рядом; но вокруг царила тьма.

– Федя! Костя! Петя!

Ирина Ивановна тоже здесь. Но почему так всё болит – и почему темно? Где они?..