Бумажные призраки - Джулия Хиберлин

Труди медлит, что-то прикидывая и лихорадочно обкусывая остатки алой помады. На внутренней стороне маски, которая болтается у нее на руке, я замечаю кроваво-красное пятно.

Она мне не верит, конечно же. И понимает, что это взятка.

– Почему бы и нет! – наконец восклицает она. – Поужинаем с сестрой в «Марлине».

– Вот и славно. Спасибо вам еще раз.

– Подождите. Хочу кое-что прояснить, пока вы не уехали. В той комнате были синие обои, а не красные. И Викки Хиггинс застрелили, а не зарезали. Из стен потом выковыряли восемь пуль. Тело так и не нашли. Но по количеству крови на полу и стенах можно было заключить, что она погибла. А потом ее родители решили устроить похороны: неподалеку от склепа Орвиссов поставили памятник и зарыли в землю пустой гроб. Впрочем, это вы наверняка слышали.

Я киваю. На одном техасском сайте про привидения написано, что над пустой могилой Викки Хиггинс развевается ее свадебная фата. Иногда ее видно даже при свете солнца. Бред.

Труди делает скорбное лицо.

– Там, в доме, ваш отец мог вспомнить что угодно. Как его бабушка случайно расплескала миксером тесто для торта «Красный бархат», например. Сочувствую вам, правда. Все симптомы налицо. Моя мать перед смертью страдала паранойей. Думала, за ней кто-то следит. Как-то раз она открыла банку со стручковой фасолью и накинулась с острой крышкой на мою сестру. Конечно, сестрица у меня – та еще стерва. Не дай бог, оставлю в раковине тарелку или кусочек картофельной кожуры – живьем сожрет. Я еще чай не допила, а она уже тащит из рук кружку, чтобы помыть. В общем, поаккуратнее с отцом. Не спускайте с него глаз.

Мы с риелтором устроили своеобразную игру: кто первым тронется с места и покинет Кровавую Викторию. Я тяну время изо всех сил и помогаю Барфли устроиться на заднем сиденье. Наконец Труди не выдерживает и, махнув рукой как белым флагом, уезжает.

Я жду еще пять минут, после чего выезжаю на перекресток. Желтого «Мини Купера» Труди нигде не видно. Тогда я проезжаю одну улицу и сворачиваю к небольшому викторианскому домику, где раньше жила Викки Хиггинс. В двух кварталах от него Викки Хиггинс умерла.

Слишком уж близко.

Однако это действительно дом Джона Хиггинса, мужа Викки. Я несколько раз проверила адрес, да и Труди только что это подтвердила. Как она и сказала, новая жена Джона живого места на доме не оставила – в нем не осталось ничего от былой викторианской женственности. Уцелел лишь крошечный вензелек над крыльцом. Серый сайдинг, алюминий, пластиковые окна, большая пристройка – все эти перемены удешевят любой дом, что уж говорить об историческом памятнике.

Во дворе установлено баскетбольное кольцо, а к перилам на крыльце пристегнут дорогой розовый трехколесный велосипед. Педантичный хозяин огородил трехдюймовым пластиковым заборчиком идеально ровную и чистую лужайку. Возможно, новая жена и двое детей помогли Джону Хиггинсу забыть свое страшное прошлое, которое поселилось в каких-то двух кварталах отсюда. А может, он и не хочет забывать.

Выходить из машины нет смысла. На мои письма и звонки Джон не отвечал (я даже звонила ему на работу в юридическую контору). К тому же сейчас никого нет дома. Я просто хочу увидеть своими глазами, где Викки Хиггинс оставила портиться размороженный стейк. Как знать – вдруг и Карл что-нибудь вспомнит. Броские цвета дома, в котором жила Викки Хиггинс, запросто могли отпечататься в каком-нибудь укромном уголке его памяти.

Помню, год назад, в одной далласской закусочной, мать Викки показала мне фотографию младшей дочери на крыльце этого самого дома, с малярной кистью в руке. «Викки так гордилась своей работой. Называла дом «разукрашенной леди», а потом дала ему и имя: Олив. Он был зеленый, с красными ставнями цвета пименто. Все архитектурные особенности Сан-Франциско 1890-х бережно сохранены. Поначалу ее одолевали сомнения: может, покрасить в пурпурный и персиковый? Бирюзовый и золотой? И так далее. Как-то ей попалась старинная статейка из калифорнийской газеты, автор которой предупреждал: новая тенденция красить дома в яркие цвета доводит до сумасшествия даже спокойных и благонадежных граждан. Порой я гадаю, может, это правда? Может, цвет дома свел кого-то с ума и заставил убить мою дочь?»

Мать Викки поведала мне об этом спустя почти два часа беседы. К тому времени глаза у нас обеих были на мокром месте. Она показала мне фотографию свадебного платья, которое положили в гроб вместо тела – ведь Викки, как и мою сестру, до сих пор не нашли.

Прямо на столик в кафе (помню сервировочную салфетку с кроссвордом и крестиками-ноликами) я выложила шесть фотографий Карла с разных ракурсов. Она сказала, что никогда не видела этого человека.

Мы встречались в пятнадцати милях от ее дома. Она подумала, что это вполне нейтральная территория для встречи со странной девушкой, которая умоляла о встрече (потому что у нее тоже пропал без вести близкий человек). Разумеется, я и так знала, где она живет – в скромном деревенском домике в Плано по соседству со старшей дочерью (двумя годами ранее та послала меня куда подальше и захлопнула дверь у меня перед носом).

Когда мы выпили по первой чашке кофе, я успокоилась. Мать Викки была рада поговорить о пропавшей дочери – и не важно, чем я руководствовалась на самом деле.

– Осторожнее! – шипит Карл.

Ворота пристроенного к дому гаража начинают подниматься. Кто-то либо уезжает, либо подъезжает. Очень скоро на подъездную дорожку влетает ответ – зеленая «Приус». Из машины выскакивает тощая краснолицая женщина в черных лосинах для занятий йогой и обтягивающем розовом топике. Полагаю, это Диди, вторая жена Джона – та, что бездумно прошлась серым ластиком по дому Викки. А заодно по морщинам на своей аватарке в «Фейсбуке». Труди тоже явно взяла этот ластик на вооружение.

– Мне только что позвонила Труди и предупредила, что вы можете сюда заглянуть! – противно вопит она. – Прочь от моего дома, а то я звоню мужу!

И копам!

Она уже лезет в окно машины, демонстрируя все щербинки на ненакрашенном лице, обдавая меня вонью його-пота и прилежно съеденного на завтрак вареного яйца.

В одном из пластиковых контейнеров у меня в багажнике лежит несколько фотографий Викки, белокурой, бледной и хорошенькой. Эта женщина – жалкое подобие Викки, небрежная и скверная репродукция. Мать Викки говорила, что Джон встретил эту мегеру на поминках, когда его пропавшую жену официально признали умершей. «Ну и поделом ему! Вечно он работал допоздна».

– Вообще-то мы не у вас дома, – вмешивается Карл. – Мы стоим себе на улице и никого не трогаем. А про Труди вообще первый раз слышим.

– Ах ты сукин сын! Труди сказала, какая у вас машина!

Диди засовывает руку в салон и крепко хватает меня за хвост.

– На вашем месте я бы ее отпустил, – предупреждает Карл. – Это в ваших интересах. Она куда сильнее, чем выглядит.

Женщина не унимается.