Лев правосудия - Леена Лехтолайнен

— Телефон может попасть в другие руки. И ты не заметил, что я слишком хорошо говорю по-фински, без всякого эстонского акцента?

На другом конце линии наступила тишина. От волнения у меня так стучала кровь в ушах, что я испугалась, как бы собеседник не услышал. Был ли Рютконен все-таки Касси? Телефон можно украсть, выяснить номер и подсоединиться к линии. И если так, и к тому же Рютконен ответил, назвав свое имя, то более чем очевидно, что разговор записывался. Мне нужно было быстро придумать способ спутать карты еще больше.

— У меня телефон Давида Сталя, — продолжила я. — Сталь, к сожалению, не в состоянии говорить. Вам стоит поискать своего приятеля, пока он не утратил нечто более важное, чем телефон.

Рютконен не ответил, и связь оборвалась. Я выключила аппарат и удалила симку. К счастью, у меня в кармане нашлись перчатки. Безжалостно раздавив карточку каблуками, я зашвырнула ее в ближайший мусорный ящик. Вокруг в изобилии валялись картонные упаковки из-под пивных бутылок, и я подобрала несколько, чтобы бросить сверху на карточку, и еще добавила пару пустых сигаретных пачек. Все время я ждала, что раздастся полицейская сирена: Рютконену не понадобится много времени, чтобы установить, из какой части города ему звонили. На мне были кепка, большие солнечные очки и спортивная одежда: бирюзовые трико ниже колен, того же цвета футболка, поясная сумка, в которой, кроме ключей, лежали еще телефон, немного денег и перчатки. Выглядела я вполне женственно, и во мне не заподозрят сиплого собеседника Рютконена.

Первую полицейскую машину я увидела, когда повернула на Техтаанкату. Была ли она послана искать меня или оказалась здесь случайно? Во многие ли камеры наблюдения я успела угодить, разговаривая по телефону? Надо надеяться, Рютконену хватит ума искать своего собеседника среди мужчин. Кепка и солнечные очки довольно хорошо скрывали черты лица, и во время звонка мои движения были как у Рейски. Но запись камеры наблюдения увидит Лайтио, его мне не удастся обмануть.

Оставалось только ждать. На углу у церкви Святого Иоанна я разминулась с полицейской машиной и вскочила в десятый трамвай. До поры до времени мне лучше держаться от Рютконена подальше. На какое-то мгновение я даже пожалела, что уничтожила телефон Давида.

Никаких его следов мне больше найти не удалось. Тем не менее я ждала вестей от него каждый раз, когда мой мобильник принимал сообщение или на электронный адрес приходило письмо. Время от времени я позванивала тетушке Воутилайнен и спрашивала, не приходила ли для меня почта, но каждый раз тетушка с сожалением говорила «нет».

Так как Лайтио не позвонил и не написал, я сама звонила ему, представляясь другими именами, и спрашивала, какие новости. Но ни разу он не упомянул о том, что кто-то звонил Рютконену под видом Давида Сталя. Вероятно, информация внутри ЦКП не слишком хорошо циркулировала, во всяком случае между Лайтио и Рютконеном. Я тщетно придумывала способ пообщаться с этим последним, не раскрывая собственной личности. Даже написала брату Джанни, но ответом была только открытка с изображением монастыря Сан-Антимо в тумане и текстом: «Дорогая Хилья, у меня нет никаких новостей. Тебе следует удовлетвориться этим».

Однажды вечером, когда Моника навещала родственников, я разобрала калейдоскоп, привезенный из Монтемасси, разбила дно, и содержимое высыпалось. Сначала я увидела на столе только кусочки стекла — белые, пурпурные, алые, фиолетовые… В следующем слое были желтые, зеленые и черные. Я вспомнила прочитанные в детстве истории про шпионов, которые среди стекляшек прятали драгоценные камни, и начала изучать кусочки стекла по одному. У меня никогда не было микроскопа: еще со времен академии я собиралась его приобрести, но так и не собралась. Для начала могла бы пригодиться лупа, а заодно с ее помощью можно было бы проделать классический тест с царапаньем стекла.

Стекляшек было больше сотни, но ничего особенного я не нашла. Подняв калейдоскоп опять к глазам, увидела только мерцание зеркала внутри. Может ли что-то находиться между зеркалом и латунным корпусом? Но как туда проникнуть? Расплавить корпус? Одновременно я уничтожила бы возможное содержимое. Кто мог бы рассказать мне, как устроено изделие? Я даже не знала, можно ли починить подобную вещицу. Я решила не придавать значения утверждению, будто разбитое зеркало принесет неудачу на семь лет, тем не менее сомневалась, стоит ли разбивать его. Предмет был сделан искусно, было жалко разрушать что-то красивое, но так было нужно, если я хотела добраться до сути в этом деле.

Из-за разбитого стекла выпал свернутый в трубочку кусочек бумаги. Сообщение на шведском языке было коротким, но заставило меня громко выругаться. «Хилья, любимая, я знаю тебя слишком хорошо. Надеюсь, ты выяснишь также значение карты и кольца. Давид».

Если бы я уже не сломала калейдоскоп, ему досталось бы сейчас. Что значила эта детская выходка Давида? Как будто он откуда-то издалека, возможно из могилы, посмеялся надо мной! Может, он раскаивался, что рассказал о себе лишнее? Какое-то мгновение мне казалось, что я его ненавижу.

На кольцо я после этого даже смотреть не хотела, но и не выбросила. Мне мерещилось в нем что-то знакомое, но что именно? Может быть, мы восхищались им в витрине ювелирного магазина? У меня не было об этом никакого воспоминания, так как обычно я не ношу украшений, только с целью маскировки. Я никогда не мечтала об обручальном кольце, как иные девушки, которые уже в школе планируют, сколько бриллиантов они для него хотят. Слишком отчетливо я помнила блестящие кольца на отрезанном пальце моей мамы и не воображала, будто замужество обеспечивает женщине защиту.

На свадьбе Риики я ужасно напилась и чуть не оказалась в постели с кузеном жениха, который едва достиг совершеннолетия, но в последний момент сообразила дать задний ход. От меня юноше был бы только вред, и для меня он стал бы помехой. Нравственным похмельем страдала два дня.

К счастью, дела с рестораном почти не оставляли нам времени для отдыха. Персонал укомплектовали. Повар, который готовил горячую пищу во времена «Чез Моник», и два официанта захотели вернуться к нам, хотя Моника и рассказала им, что бизнес-идея нового ресторана иная. Однажды вечером, привинчивая ручки к посудному шкафу, мы взялись придумывать для него название.

— Ресторан не может бесконечно оставаться безымянным, — проворчала я, когда мы перебирали идеи, одна грандиознее другой.

Рука Моники замерла.

— Безымянный… А ведь неплохо звучит! Подумай-ка: мы предлагаем пищу, у которой имя производителя не имеет значения, это не какой-нибудь «Биф Веллингтон» или «Захер», а еда, которую обычные люди готовили много сотен лет, деликатесы простого народа. В названии «Чез Моник» подчеркивалась моя персона, этакий проклятый бренд. Здесь же выражается совсем противоположное. Значение имеет не тот, кто готовит, а только вкус и происхождение еды.

— Эй, финская шведка, ты, пожалуй, не знаешь второго значения слова «безымянный»? Оно означает трусики.

Моника засмеялась.

— Хилья, дорогая, ты всегда так умеешь подбодрить. Совсем не помешает, если название ресторана будет чуточку игривым. И пожалуй, в современном мире упомянутая деталь гардероба демонстрируется вполне открыто и никто больше не стесняется говорить о ней прямо.