Маленький мудрец - Борис Штейн

– Не могу и думать – сказал я, – после гибели Лики – не могу.

– Ах, Лика, – горько вздохнула Дюймовочка, и ее большие глаза наполнились слезами.

Я и сам почувствовал, что плачу, и не стал сдерживать слез: в присутствии Глаши плакать было не стыдно. Может быть, это была реакция на все напряжение сегодняшнего дня, но я уже откровенно ревел, а Дюй-мовочка-Глаша, глядя на меня, просто рыдала. Так мы и плакали в два голоса – маленький мужчина и большая женщина, и неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, если бы внезапно не раздался резкий, требовательный звонок в дверь.

Это так говорится – «резкий, требовательный», на самом-то деле – звонок как звонок. Электрическое устройство строго функционально: нажали – позвонило. Но когда вы плачете о прошлом на фоне смертельно опасного будущего, этот банальный, казалось бы, звук заставляет вздрагивать.

Наступила тишина, мы посмотрели друг на друга. Настроение Дюймовочки менялось на глазах. Бабья жалостливость сменилась решительностью.

– Звони в милицию, – распорядилась она, – набери 02, скажи – разбойное нападение.

Звонок повторился.

– Откройте, милиция! – раздался из-за двери веселый голос.

Голос показался мне знакомым и не вызывал тревоги.

Это явно не был голос лектора, что успокаивало. Я спрыгнул с кресла и пошел открывать. Дюймовочка шепнула «Подожди», метнулась в кухню и вернулась с чугунной сковородкой. Этот атрибут семейного очага цирковые подарили нам с Ликой на свадьбу. С поднятой над головой сковородой моя защитница прижалась к стене. Я открыл дверь. На площадке, широко улыбаясь, стоял почти трезвый бывший милиционер Юрий Архипович и держал за руль мой велосипед.

– Юрий Архипович, – воскликнул я – какими судьбами? И почему вы трезвы, ведь сейчас больше двух часов дня? И как вы нашли меня, я ведь не оставлял своего адреса?

Юрий Архипович, не отвечая на мои вопросы, смотрел во все глаза на бесстрашную Дюймовочку, которая так и застыла с поднятой над головой сковородкой. А насмотревшись, скомандовал:

– Вольно! Зачехлить оружие! А на твои вопросы, Валера, отвечаю по порядку. Пришел я к тебе, чтобы отдать вот это транспортное средство. Само транспортное средство нашел в парке. Оно валялось. Откуда знаю, что твое: видел тебя утром на нем, еще удивился цвету. Ты, между прочим, проехал мимо и не заметил меня.

Почему я, будем говорить, трезвый? Отвечаю: когда в парке сражаются «рыцари», я не напиваюсь. Я люблю смотреть на этот театр трезвыми глазами. Между прочим, я люблю исторические книжки. Мне они нравятся. А «пробить» твой адрес и вовсе не составляло труда. Как-никак, я – бывший мент. Кстати, мог бы и пригласить зайти, раз такое дело.

– Конечно, конечно, – поспешил я исправить оплошность, – заходите, Юрий Архипович!

Он принялся расшнуровывать туфли, я достал из шкафчика большие тапочки. Потом сделал широкий жест:

– Знакомьтесь. Глаша, это – Юрий Архипович. Юрий Архипович, это – Глаша.

Юрий Архипович с удовольствием обозревал то, чем природа одарила Дюймовочку.

Дюймовочка манерно подала руку ладошкой вниз, артистка. То есть оставляла мужчине выбор между рукопожатием и приложением к ручке губами. Почти абсолютно трезвый Юрий Архипович руку, поколебавшись, пожал. Зато через пару часов, когда состояние досадной трезвости было успешно преодолено, прощаясь, целовал именно для этого поданную немаленькую ручку, заглядывая в прекрасные, как было им же объявлено полчаса назад, глаза.

– У тебя такой приятель, – сказала после его ухода Дюймовочка. – Он же тебя защитит от чего угодно. – И вздохнула: – Надежный мужчина.

– Это только кажется, – сказал я и рассказал ей о довольно плачевном состоянии «надежного мужчины».

– Как странно, – мечтательно сказала Дюймовочка.

– А мне он понравился. Такой мужчина гарцевал бы у меня не хуже наездника. А что, был бы, например, цирковым механиком, стал бы человеком!

Она была уверена во всемогуществе цирка, как здоровой и надежной замкнутой системы, этакого государства в государстве с исключительно отважным и талантливым населением.

Наконец ушла и Дюймовочка, и я остался один. Заперев дверь на задвижку, я приготовился закончить этот бесконечный день. Подводить неутешительные итоги пережитого сумбура я собрался чуть позже, когда приму в своей постели любимую позу, свернувшись калачиком и уткнувшись в стену лбом. Велосипед. Я отнес его в ванную и вымыл колеса. Двухколесному другу предстояло занять свое место на лоджии. Для этого требовалось развернуть его руль на 90 градусов, чтобы «рога» оказались в одной плоскости с рамой.

Я приготовился произвести это несложное действие.

Чтобы развернуть руль, нужен велосипедный гаечный ключ.

Этот плоский ключ с шестигранными отверстиями лежит в небольшой сумке инструментов, подвешенной к раме.

Что известно каждому велосипедисту вот уже, наверное, сто лет.

В петлю крышки сумки вставлен металлический треугольник.

Повернутый поперек петли, он является простейшим затвором.

Я развернул треугольник и открыл сумку с инструментами.

В сумке не оказалось гаечного ключа.

В сумке не оказалось вообще ни одного инструмента. Кто-то выкинул их.

Кто-то выкинул ключи и отвертку, а на их место положил… диск.

Что значит «кто-то»? Не «кто-то», а конкретно мсье Жак, французский армянин русского происхождения. Впрочем, порядок определений мог быть и другим. Не было ни нужды, ни охоты в этом разбираться. Он сделал это, пока я осматривал пораженного стрелой парня. Сделал и исчез, надеюсь, навсегда – из моей жизни. Исчез, мелькнув напоследок желтой велосипедной рамой на изгибе аллеи. Буквально дрожа от нетерпения, я кинулся к компьютеру. За компьютером и закончился наконец для меня этот сумасшедший день.

Капитан Юку Тамм принес мне в камеру эстонскую газету на русском языке. Газета называлась «Вечерний курьер».

– Прочтите, господин Лобов, где отчеркнуто, – сухо сказал он и оставил меня одного. Заголовок был такой: «СУД ПОСЛЕ СУДА». Вот что помещалось под этим заголовком:

«В России участились случаи немотивированно мягких приговоров за преступления, связанные с шовинизмом и ксенофобией. Некоторые возмущенные этим граждане создали подпольную организацию и назвали ее «Суд высшей справедливости». Мы публикуем так называемый «Меморандум» этой вышедшей за пределы российского законодательства группы людей, именующей себя сокращенно – СВС.

Меморандум:

Мы, группа граждан России разных национальностей, убедившись в нарастающей динамике преступлений на националистической почве;