Вишневые воры - Сарей Уокер

приподнимаясь и поправляя руками хвостик.

– Вообще-то да.

– Я тоже хочу, – сказала Розалинда, пододвигаясь к Дафни; и они обе, скрестив ноги, склонились над горящей спичкой, как два больших насекомых.

Дафни зажгла свечи в двух фонарях, а я тоже стала плести венок из маргариток.

– Давайте поедем куда-нибудь, – сказала Розалин-да, выдохнув облако дыма и закашлявшись. – Например, в Нью-Йорк, на танцы.

– И как мы туда доберемся? – спросила Эстер, включившись в игру.

– Ты отвезешь нас до гринвичского вокзала, а оттуда мы поедем на поезде, – сказала Дафни.

– Серьезно, Дафи? – сказала Эстер. – Ты хочешь поехать в Нью-Йорк танцевать с мальчиками?

– В Нью-Йорк ездят не только за мальчиками, – сказала Дафни, которая курила с гораздо большей легкостью, чем Розалинда.

– Кого волнуют какие-то мальчики? – сказала Розалинда. – Мне нужен мужчина!

– Роззи, – сказала Эстер.

– К Рождеству у меня должна состояться помолвка, а к июню – свадьба. Этим летом, Эстер, дорогая, выходишь замуж ты, ну а следующим – я. Через пару лет настанет черед Каллы, а после нее…

– Вот уж дудки, – сказала Дафни.

– Ах да, ты же собралась в художественную школу в Европе, – сказала Розалинда, кривляясь.

– Ты и твой зануда-муж можете иногда меня навещать, – ответила Дафни. – В Париже, я полагаю. Или в Амстердаме.

Розалинда нахмурилась:

– Почему ты думаешь, что мой муж обязательно будет занудой?

– Пару дней назад ты сказала, что тебе все равно, кем он будет, лишь бы ты упорхнула из отчего дома следующим летом. Не так уж много времени, чтобы найти идеального мужчину.

– Пфф, – ответила Розалинда. – Может, мы вообще не поедем ни в какую Европу. Так, на чем я остановилась? – Розалинда рассеянно обвела взглядом сестер, развалившихся на пледах. – Ах да. За мной последует Калла, Дафни мы пропускаем, значит, за Каллой – Айрис, но ей придется подождать несколько лет.

– Да уж, точно придется, – сказала Эстер.

– Потом наконец придет черед Зили, – продолжила Розалинда.

– Почему это я всегда последняя? – отозвалась Зили.

– Потому что ты и есть последняя, Зили, дорогая. Так вот, моя очередь настанет уже следующим летом, – сказала Розалинда. – Мне нужно найти мужчину, а на деревьях они не растут, знаете ли. А вдруг сегодня самый важный вечер в моей жизни?

– Да перестань ты уже, – сказала Дафни.

– Только представьте, сколько их там – роскошные вечеринки, ночная жизнь, – сказала Розалинда, двигаясь в такт воображаемому ритму. Когда она упоминала Нью-Йорк, она всегда говорила «там» и вытягивала руку, словно весь город помещался в нашем сарае. – Они все там, а мы – здесь, в каком-то лесу, одичавшие, грязные и невоспитанные…

– Ну хватит, правда, – сказала Эстер. – Мы вовсе не грязные, большое спасибо.

Слова Розалинды нас всех покоробили, но ведь в каком-то смысле она была права, хоть я и поняла это гораздо позже. Мы не были грязными или одичавшими, но наш культурный уровень нельзя было назвать высоким, при нашем-то социальном статусе и обеспеченности. И пускай мы жили недалеко от Нью-Йорка, во всех нас было что-то деревенское, словно мы – это шесть кристаллов розового кварца, только что извлеченных из-под земли, но еще не отшлифованных. Неудивительно, что Эстер выбрала жизнь в пригороде: в нью-йоркском обществе она стала бы овечкой, окруженной волками. Мы никогда не были в Европе, хоть война и осложнила возможности путешествовать. Но мы и за пределы северо-восточных штатов никогда не выезжали. По сравнению с обычными американскими девушками мы, возможно, и жили как принцессы, но в отличие от других представительниц нашего класса опыта у нас не было практически никакого.

– Мы должны поехать в Нью-Йорк сегодня, иначе нам не запустить череду нужных событий, – сказала Розалинда. – А для тебя, Эстер, дорогая, это будет последний кутеж перед замужней жизнью.

– Когда это у нас был хоть какой-нибудь кутеж? – спросила Калла, не отрывая глаз от венка маргариток.

– Вот именно! Нам и повеселиться-то толком не довелось! – сказала Розалинда.

– Повеселитесь в субботу на моей свадьбе, или вы о ней уже забыли?

– Что-то такое слышали, – откликнулась Дафни. – Всего лишь каждую минуту каждого дня.

– Когда ты выйдешь замуж, для танцев будет слишком поздно, – сказала явно разочарованная Розалинда.

– Слишком поздно? – сказала Эстер. – Боже, меня же не в тюрьму посылают!

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – сказала Розалинда. – После свадьбы ты уже не сможешь ходить со мной по вечеринкам и знакомиться с мужчинами.

– Я и сейчас не могу, – сказала Эстер, раздражаясь, но стараясь не выдавать этого. – Не переживай, я буду жить рядом, и мы еще сто раз повеселимся.

– Ну и ладно, – сказала Розалинда, легко отступаясь; она затевала это просто ради забавы.

Мы бы никогда не уехали вот так, неожиданно, в Нью-Йорк, не спросив разрешения у отца, которого, впрочем, он бы и не дал. Мы всегда были примерными девочками. Даже Дафни, самая испорченная из нас, по большей части вела себя прилично. Когда наша сестринская группа достигла определенного возраста, за нами практически перестали следить, но мы не отбились от рук. Такое впечатление, что вокруг нашего дома был электрический забор – из тех, что устанавливают для собак, чтобы они далеко не убегали, иначе их ударит током. Однажды хозяин может отключить забор, потому что собака знает свою территорию и больше не пытается ее покинуть. Вот и мы были такими. Притихнув, мы слушали музыку леса – стрекотание сверчков и кузнечиков, серенады лягушек. В фонарях мерцали свечи, отражаясь от стекла и создавая причудливые узоры на пледах.

Луна, все это время прятавшаяся в синеве, наконец показалась на фоне потемневшего неба, и Калла, словно повинуясь тайному знаку, поднялась на ноги.

– Ночь, летучая мышь[10], – сказала она.

Она встала за спиной Эстер, держа в руках венок из маргариток, и попросила ее распустить хвостик. Эстер повиновалась, и ее темные волосы волнами упали на плечи. Калла подняла над ее головой венок, состоявший из трех переплетенных кругов маргариток.

– И пылание розы вошло мне в грудь, – продекламировала она своим звучным поэтическим голосом.

– Как прекрасно! Чьи это стихи?

– Теннисона! – хором ответили мы.

– А вот Мэтью ненавидит поэзию, – сказала Эстер.

– Значит, тебе не стоит выходить за него, – сказала Калла.

– Придется выйти, свадьба уже в эту субботу. – Эстер рассмеялась, хоть и немного нервно, будто защищаясь.

– В это время на следующей неделе ты больше не будешь невинна, – сказала Дафни.

– Ну, Даф! – воскликнула Эстер, посмотрев на нас с Зили, и, будто по команде, Зили тут же спросила:

– Что значит «невинна»?

Эстер поднесла руку ко рту, чтобы скрыть улыбку, и с мольбой взглянула на Розалинду.

– Это значит виновна, только наоборот, – объяснила Розалинда.

Очень торжественно, без тени кривляний, Калла водрузила венок из маргариток на голову Эстер.

– Нарекаю тебя королевой-розой девичьего сада распускающихся бутонов, – сказала она. – Свети нам, милая головка, лучись прелестными кудрями, дари тепло нашим цветам и будь навеки нашим солнцем.

Розалинда взяла один из фонарей и поставила его перед Эстер – получилось как будто солнце. Поджав под себя ноги, Эстер величественно восседала на пледе, изображая королеву. Свет фонаря выхватывал из темноты ее розовый сарафан и озарял ее румяное, улыбающееся лицо; белые лепестки маргариток, короновавшие ее каштановые локоны, сияли и переливались над ее головой. Она сидела, купаясь в нашем обожании, и этот образ был таким невыносимо прекрасным, словно все это происходило не по-настоящему. Мы взялись за руки, вдыхая ароматы луговых цветов и слушая стрекотание насекомых, а вокруг нас мерцали светлячки, окружая наш тесный кружок из шести сестер живым ожерельем.

Этот короткий момент останется со мной навсегда. Словно фотовспышка, он периодически возникает у меня перед глазами: Эстер, королева девичьего сада распускающихся бутонов, свет ее кожи, отблеск маргариток. Я вижу перед собой этот образ в самых обыденных ситуациях – за рулем или в супермаркете. Этот миг избежал участи других моих воспоминаний и был похоронен не так глубоко, как остальные, и время от времени он вдруг встает передо мной, а потом так же быстро исчезает. Последний счастливый миг моего