Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти - Макс Скиттл

Напоминание 1: Все (обычно) не так плохо, как вам кажется.

Статус: Канун моего первого дня в качестве младшего врача.

Я таращусь на свою рубашку. Она жутко мятая. Это моя третья попытка ее отутюжить. Неужели я сделал только хуже? Я в заднице, причем полной. Завтра наверняка убью кучу людей. На протяжении следующих нескольких недель обо мне будут кричать все газеты.

Врач, неспособный отгладить рубашку даже после трех попыток, убивает множество пациентов.

Напоминание 2: Когда вы на дне, мыслите позитивно. Единственный путь — наверх.

Статус: Первый год работы. Общая хирургия.

Я уверен, что пахнет дерьмом. Мы с другими восемью младшими врачами, совсем еще зелеными, стоим в зоне ожидания для амбулаторных пациентов и ждем нашего босса, одного из хирургов-консультантов. Я снова и снова осматриваюсь по сторонам, потому что это единственное занятие в звенящей тишине. Я ненавижу эту громкую, ощутимую тишину. Сложно сказать, почему здесь так пахнет. Возможно, один из моих коллег обделался от страха, а быть может, дело в том, что мы находимся в отделении колоректальной хирургии (хирургия заднего прохода и кишечника). Я хочу сузить круг подозреваемых и вынюхать, кто из младших врачей является виновником зловония, но мне приходится отложить этот план. Мистер Торнтон-Кокс, чей рост позволяет ему получить официальный статус пигмея, — это нечто.

«Запомните, что дерьмо катится вниз».

Вот так. Это первая фраза, услышанная мной в статусе квалифицированного врача из уст моего первого начальника. Если он — вершина холма, то дерьму не придется долго катиться до меня. Кошмар начинается.

Напоминание 3: Главное — это вера в себя, поэтому настаивай на своем.

Статус: Первый год работы. Общая хирургия.

Медсестра Тифф смотрит на меня с недоверием: «Вы сказали, что она была мертва?» Я аккуратно кладу свою папку на стойку сестринского поста и думаю, как, черт возьми, мне выйти из этого положения.

«Да», — отвечаю я неуверенно.

Я ненавижу дежурства в выходные. Ты бегаешь по палатам хирургического отделения 12 часов без перерыва, и вам с бригадой других врачей приходится вычищать все дерьмо, оставшееся после прошедшей рабочей недели. В данном случае таким дерьмом стало мое утверждение о смерти миссис Хиггинс. Всего час назад я констатировал ее смерть, после того как провел полный осмотр: зрачки были неподвижными и расширенными, на сонной артерии не было пульса, сердцебиение не прослушивалось, и дыхания не было три минуты (кроме того, я осуществил и другие действия, чтобы проверить, не спит ли она, потому что такое случается). В данном случае смерть была ожидаема, поскольку ее состояние, к сожалению, ухудшилось за последние сорок восемь часов.

У меня сводит желудок. Я уже позвонил ее родственникам и обо всем сообщил. Медсестра продолжает стоять, опустив нос и подняв брови. Думаю, этим она хочет сказать, что я полный придурок. Вдруг я понимаю, что из-за усталости я забыл спросить, почему Тифф считает, что миссис Хиггинс не мертва.

«Простыня шевелится».

Я стою и жду, что она предоставит мне и другие доказательства. Например, скажет, что пациентка позвонила в колокольчик и попросила принести ей чашку чая. Нет. Просто шевелящаяся простыня. Я заглядываю в палату, где лежит предположительно живая миссис Хиггинс. Поскольку уже 22:30, в отделении довольно тихо. Я говорю «довольно тихо», потому что точно слышу что-то. Негромкое жужжание. И оно раздается в районе койки миссис Хиггинс, которую теперь скрывает занавеска. Словно в малобюджетном фильме ужасов, я медленно подхожу ближе и заглядываю за занавеску. Я делаю так, чтобы жужжание прекратилось. Затем я возвращаюсь на сестринский пост и говорю Тифф, что, хотя миссис Хиггинс мертва, вентилятор у ее постели еще жив.

Напоминание 4: Соблюдайте порядок клевания.

Статус: Первый год работы. Отделение реанимации.

Теперь я работаю врачом в отделении реанимации. Это смешно по многим причинам. На самом деле, поскольку это мой первый год, я являюсь кем-то вроде секретаря врача-реаниматолога и следующие четыре месяца должен повсюду ходить за ним, делать записи и наблюдать за рок-звездами медицинского мира. Я говорю так, потому что реаниматологи работают с самыми больными и сложными пациентами в больнице. Это означает, что они не просто обладают впечатляющим объемом знаний и навыков, но и могут применять их под давлением. Делая это, они выглядят очень круто. Как я уже сказал, они настоящие рок-звезды. Что касается меня, то я не могу даже правильно назвать половину процедур, которые они проводят.

Напоминание 5: Когда вам станет страшно, достаньте свои взрослые штаны и наденьте их.

Статус: Первый год работы. Гериатрия[14].

Смерть сегодня особенно активна. Три пациента умерло за последние сутки в гериатрическом отделении, где я теперь работаю. Может, его следует называть «зал ожидания встречи с Богом»? На часах 08:05, пришлось отложить начало утреннего обхода (мне сказали, что консультант подойдет только к 10:00), поэтому сейчас я пытаюсь связаться с родственниками мистера Джозефа, последнего пациента, который выписался из нашей больницы навсегда.

Из его карты я узнаю, что ночная дежурная бригада провела последнюю попытку реанимации в 07:39, то есть за 21 минуту до того, как я вошел в отделение. Это была фатальная остановка сердца. Было бы лучше, если бы с родственниками поговорил кто-то из его постоянных врачей. Как мило с их стороны подумать обо мне. Пока в трубке продолжают раздаваться гудки, я облокачиваюсь на стойку сестринского поста и пристально смотрю на двери нашего отделения. Мой мозг еще не успел разогреться и сосредоточен на монотонности гудков и мыслях о том, что до обеда еще кто-то может умереть. Я не смотрю на что-то конкретное, но вдруг замечаю в прозрачных дверях отделения движение. Оно достаточно активно, чтобы незамедлительно вывести меня из телефонного транса. Я снова фокусируюсь на двери. Черт! 10 явно недовольных людей стучат в нее.

Не отрывая от них глаз, я кладу телефонную трубку, прекрасно понимая, что родственники мистера Джозефа не отвечают, так как они заняты стуком в дверь отделения. Теперь я жалею, что съел дополнительную порцию хлопьев. Старшая медсестра Шелия говорит мне не открывать дверь, поскольку родственники еще не знают о смерти мистера Джозефа. Умалчивая тот факт, что они, похоже, обо всем уже догадались, я объясняю Шелии, как странно им не открыть. Открыв же дверь, я понимаю, какие чувства испытывают люди во время энсьерро[15] в Памплоне. Все 10 человек проносятся мимо меня в палату мистера Джозефа, и теперь там раздаются звуки отчаяния, горя и осознания случившегося.