Уходи! И точка... - Ксюша Иванова

Рассказывая, Вероника все повышала и повышала голос и к концу уже почти кричала, пугая меня и заставляя от ужаса закрывать рукой рот! Куда же смотрели все вокруг? Куда Антон смотрел? Неужели нельзя было предотвратить это? Предупредить Захара нельзя было? Как же так? И что дальше с ним будет?

— Вероника, насколько всё серьезно? Что с ним дальше будет?

— Я не зна-аю! Его оперируют. Мы ждем тут возле операционной. Но, Агния, он ненадолго пришел в себя в машине скорой… Он пошевелиться не мог! У него позвоночник поврежден! И, скорее всего, не один позвонок, а несколько! К нам еще доктор не выходил и толком ничего не объяснили, но ситуация очень серьезная! Очень! Это я тебе, как будущий врач, говорю!

Захар

Болела голова. И, что интересно, больше не болело ничего! Еще не открывая глаз, я анализировал ситуацию. Чечен ударил сзади. В корпус. Глупо ударил — вывести из строя меня такой удар не мог. Но, кажется, я все-таки упал, скорее от неожиданности — покачнулся, оступился, что ли… Бой помнил. Подлый удар Чечена помнил. А больше ничего совершенно. Словно мгновенно выключили свет, и я в ту же секунду уснул. Где я, интересно?

В голове мелькнула догадка — скорее всего, я у своего личного доктора в комнате! Может быть, я заснул, пока она меня осматривала после удара и падения? Это предположение казалось смешным — от её прикосновений со мной могло случиться что угодно только не сон! Скорее уж я потерял бы сознание от страсти! Стало реально смешно, и я открыл глаза.

Помещение было незнакомым — белые стены, белая же пластиковая дверь ровно напротив моей кровати, окно слева. А за ним покачивающаяся на легком ветру ветка какого-то дерева. На тополь похоже, но это не точно…

Я повернул голову налево и увидел Веронику. Она сидела на стуле, приставленном к моей кровати, и, склонив голову на свои руки, спала. Мой сон караулит? Улыбка растянула распухшие губы — во втором раунде Чечен достал-таки по лицу — причиняя легкую боль. И мне захотелось погладить её по голове — переживает ведь обо мне, волнуется! Вон даже спит возле моей постели! И я поднял руку… Точнее, я отдал приказ организму её поднять. Но рука не поднялась!

Внезапно дошло, что из носа у меня торчит пластиковая трубка, что горло пересохло, что где-то в районе шеи, только внутри, саднит и противно пощипывает во время каждого вдоха. Достать трубку! Или хотя бы потрогать! Но и этот приказ мои руки почему-то оставили неисполненным! И мне стало страшно! Нет, не так! Я почувствовал такой дикий ужас, что дыхание перехватило и комната поплыла перед глазами! Я захрипел — рвавшийся из горла крик внезапно огрубевший голос превратил в полустон-полусип.

Я бы обязательно заметался по постели! Я бы подхватился! И пусть бы упал! Пусть бы ударился, порвал швы, если бы они были, пусть даже сломал бы себе что-нибудь на худой конец! Пусть! Только бы суметь сделать это! Но лишь голова, причиняя страшную боль, едва-едва дергалась на подушке! Не видел, сходя с ума от безумного страха, как проснулась Вероника! Не видел, как она бежала к двери и понял, что она это сделала только тогда, когда услышал её крик где-то там, за белой пластиковой дверью:

— Помогите! Доктор! Кто-нибудь!

Словно сквозь туман видел людей, что-то делавших со мною, чего я совершенно не чувствовал, что-то говорящих, чего я не понимал! Паника все нарастала, взрывая мозг, заставляя скрипеть крепко стиснутыми зубами, пока я не провалился в черную дыру, где нет, казалось бы, совершенно ничего и есть самое главное — покой.

… Я мог много раз, сделав небольшое усилие над собой, вернуться в действительность. Так бывает иногда — человеку снится кошмар, он понимает, что спит и пытается вырваться из цепких рук страшного сна. Но я не хотел просыпаться. Даже во сне, в обмороке, или что там за состояние такое у меня было, даже в нём понимая отлично, что там, в реале, хуже, чем здесь!

В какой-то момент мне приснилось, что я — ребенок, плачущий в своей кроватке, а ко мне склонилась молодая женщина с распущенными по плечам кудрявыми каштановыми волосами. Я, казалось, даже голос её слышу — ласковое, любящее:

— Сыночек, Захарка, маленький мой…

Сто лет эта картинка в голове не появлялась — я очень старался забыть, вычеркнуть из памяти, потому что в детстве об этом было больно думать. О маме было больно думать. И был уверен, что забыл.

Маму сбила машина. Насмерть. Она переходила дорогу по пешеходному переходу, возвращаясь с подружкой с работы. Подружка получила переломы и ушибы, а мама умерла в больнице. Водитель не заметил женщин потому, что вдоль дороги был припаркован целый ряд машин — переход находился в паре метров от проходной завода, и рабочие оставляли свой транспорт рядом со зданием.

Мне тогда было пять. И я, конечно, не запомнил бы все подробности, если бы не бабушка, которая забрала меня к себе. Ещё пять лет я жил с нею. А потом она не проснулась утром — врач со скорой, которую я вызвал, когда понял, что разбудить её не получается, сказал, что, скорее всего, во сне остановилось сердце…

— Я бы не советовал вам перевозить его, — вкрадчивый мужской голос с сочувствующими нотками вырывает меня из блаженного небытия. — Может стать хуже…

— Куда уж хуже? — рубит Антон. — Вы сказали, что для проведения дальнейших операций, у вас нет спецоборудования.

— У нас, действительно, нет соответствующей аппаратуры, да и специалистов нет такого уровня, чтобы…

— Я нашел тех, кто возьмется за него…

Антон

Не объяснить, что творилось в моей голове, когда я ехал на взятой в прокат машине домой! Как такое, вообще, могло случиться? Как? За столько лет в боксе никогда не видел настолько серьезных увечий! Да, порой бойцов уносили с ринга без сознания, но чтобы так — полная неподвижность… Паралич! Шансов практически никаких на восстановление! Пацану двадцать лет!

Мы с Вероникой обзвонили все клиники, специализирующиеся на подобных травмах, в России, но никто, услышав диагноз, не согласился даже осмотреть Захара и хотя бы попробовать что-то сделать. Потом Вероника позвонила своему отцу — завкафедрой кардиологии в медуниверситете. И уже он нашел какого-то профессора в Мюнхене, который согласился принять Захара, понятное дело, не давая никаких гарантий.

Естественно, нужны были немалые деньги. Естественно, их у меня не было. "Восток" приносил некоторый доход — призовые фонды в соревнованиях, где принимали участие мои бойцы, пожертвования спонсоров и плата родителей (бесплатно я занимался только с сиротами). Но этих денег едва-едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Их хватало лишь на работу "Востока", за зарплату нескольким сотрудникам, но не более!

Я видел единственный выход в том, чтобы продать квартиру в Москве. Больше просто было нечего — ведь, если продать дом, то спортивная школа лишится тренировочной базы. И не то, чтобы мне так уж было жаль её, квартиру эту… Просто как-то опускались руки, просто чувствовал свою вину — рядом стоял, не успел, не среагировал, не ожидал подобного стечения обстоятельств! Расслабился, заранее обрадовался победе Дикого! Да и ещё… видел же подлость Иваницкого, мог бы предположить, что и боец у него недалеко ушел от своего учителя. Не предположил, не догадался, а значит, виновен…