Сын ХАМАС - Мосаб Хасан Юсеф

Камера предварительного заключения состояла из двух больших помещений, заставленных нарами: комнаты восемь и комнаты девять. Комнаты имели форму буквы «L» и предназначались для двадцати человек каждая. В «углу» буквы «L» — маленькая спортивная площадка, с крашеным бетонным полом и складным столом для пинг-понга, подаренным «Красным Крестом». Нам разрешали заниматься там дважды в день.

Моя кровать находилась в дальнем конце комнаты девять, как раз около санузла. Санузел состоял из двух туалетов и двух душевых кабин на всех. Каждый туалет представлял собой обычную дырку в полу, над которой мы стояли или сидели на корточках, а сделав свои дела, обливались водой из ведра. Было жарко и влажно, вонь была нестерпимая.

Смрад стоял повсюду. Заключенные болели и кашляли, многие не утруждали себя мытьем. У всех противно пахло изо рта. Слабенький вентилятор не справлялся с клубами сигаретного дыма. Окон не было.

Каждое утро нас будили в 4.00, чтобы мы могли подготовиться к утренней молитве. Когда мы выстраивались в очередь в туалет, с полотенцами через плечо, мы выглядели так, как обычно выглядят мужчины спросонья, и пахли так, как обычно пахнут мужчины, вынужденные проводить время в душном замкнутом пространстве. Затем наступало время вуду — религиозного ритуала очищения. Сначала мы мыли руки до запястья, полоскали рот и нос, втягивая воду ноздрями. Протирали лица обеими руками от лба к подбородку и от уха к уху, мыли руки до локтя и проводили влажной рукой по голове — от лба назад, к шее. Потом мокрыми пальцами протирали уши внутри и снаружи, шею и обе ступни до лодыжек. Затем весь процесс повторялся еще дважды.

В 4.30, когда все были готовы, имам — большой, плотный мужчина с огромной бородой — пел азан. Затем он читал Аль-Фатиху (начальную суру Корана), и мы проходили через четыре этапа молитвы, повторяя молитву в положении стоя, на коленях и кланяясь.

Большинство заключенных были членами ХАМАС или «Исламского джихада» и молились каждое утро. Но даже члены нерелигиозных или коммунистических организаций должны были вставать рано утром, несмотря на то, что они не принимали участия в молитве. И такое положение дел их совершенно не радовало.

Один из заключенных отсидел примерно половину своего 15-летнего срока. Его уже тошнило от всей этой исламской рутины, и каждое утро его приходилось будить целую вечность. Его приятели тянули и толкали его с криками: «Вставай!» В конце концов им приходилось лить воду ему на голову. Мне было жаль беднягу. Омовение, молитва и чтение занимали примерно час. Затем все снова возвращались в постели. Никаких разговоров. Тихий час.

После утренней молитвы мне всегда было трудно снова заснуть, и обычно это удавалось только к 7.00. Но стоило только провалиться в сон, как кто-то начинал вопить: «Adad! Adad!» [«Номер! Номер!»], предупреждая, что пора готовиться к перекличке.

Во время переклички мы садились на нары спиной к израильскому солдату, поскольку он был без оружия. Перекличка занимала всего пять минут, и потом нам позволялось снова лечь спать.

«Jalsa! Jalsa!» [«Совет! Совет!»] — раздавался крик эмира в 8.30. Это было время организационного собрания, которое ХАМАС и «Исламский джихад» проводили дважды в день. Небесам было явно неугодно, чтобы кто-нибудь из нас поспал хотя бы пару часов подряд. Все это ужасно меня раздражало. Снова очередь в туалет, чтобы к 9.00 все были готовы к собранию.

Во время утреннего собрания ХАМАС мы изучали правила чтения Корана. Я знал их от отца, но большинство заключенных не знали ни одного. Второе ежедневное собрание было посвящено ХАМАС, дисциплине в тюрьме, на нем представляли новичков и сообщали новости с воли. Никаких тайн, никаких планов — обыкновенные новости.

После собрания мы обычно смотрели телевизор, стоявший в дальнем конце комнаты, противоположном туалетам. Однажды утром я смотрел мультфильмы, и вдруг во время рекламной паузы раздался грохот.

Ба-бах!

Перед экраном раскачивался кусок фанеры.

Я подскочил от неожиданности и стал оглядываться.

— Что происходит?!

К фанере была прикреплена веревка, тянувшаяся к потолку. Другой конец этой веревки держал один из заключенных, сидевший в противоположном конце комнаты. Он должен был следить, чтобы мы не увидели чего-нибудь непристойного, и загораживал экран фанерой, чтобы оградить нас.

— Ты зачем закрыл телевизор? — спросил я.

— Для твоей же защиты, — грубо ответил заключенный.

— Защиты? От чего?

— Девушка в рекламном ролике, — объяснил он. — У нее не было платка на голове.

Я обернулся к эмиру.

— Он это серьезно?

— Конечно, — ответил эмир.

— Но у каждого из нас есть дома телевизор, и никому и в голову не придет загораживать экран. Зачем это делать здесь?

— Пребывание в тюрьме создает необычные трудности, — объяснил он. — Здесь нет женщин, и это может вызвать проблемы у заключенных и привести к нежелательным отношениям между ними. Поэтому мы установили такое правило и требуем его соблюдать.

Конечно, не все относились к этому правилу одинаково. То, что нам позволялось смотреть, во многом зависело от того, кто держал веревку. Если он был из Хеврона, то опускал фанеру даже при виде непокрытой головы нарисованной женщины из мультика; если же дежурный был из либеральной Рамаллы, мы могли видеть гораздо больше. Предполагалось, что держать веревку нужно по очереди, но я отказался участвовать в этой глупой затее.

После обеда наступал черед полуденной молитвы, за ней — тихий час. Большинство заключенных пользовались этим временем, чтобы вздремнуть. Я обычно читал. А вечером нам разрешали ходить в спортивный уголок, чтобы немного размяться и поговорить.

Для заключенных, принадлежащих к организации ХАМАС, жизнь в тюрьме была ужасно скучной. Нам нельзя было играть в карты. Чтение ограничивалось лишь изучением Корана и исламскими книгами. У других группировок было гораздо больше свободы.

В один прекрасный день на пороге наконец появился брат Юсеф, и я был счастлив увидеть его. Израильтяне разрешали нам иметь ножницы, и мы остригли его наголо, чтобы помочь избавиться от запаха, приобретенного в центре дознания.

Юсеф не состоял в ХАМАС, он был социалистом. Он не верил в Аллаха, но не отрицал существования Бога. Это сближало его с Демократическим фронтом освобождения Палестины. ДФОП боролся за Палестинское государство, в отличие от ХАМАС и «Исламского джихада», которые стремились к исламскому государству.

Через несколько дней после приезда Юсефа нас пришел навестить мой дядя Ибрагим Абу Салем. Он был под административным арестом два года, хотя никаких официальных обвинений против него не было выдвинуто. И поскольку Израиль считал его опасным, ему предстояло просидеть здесь еще долго. Как VIP-персона ХАМАС дядя Ибрагим мог свободно передвигаться по блоку предварительного заключения и собственно тюрьме. Он пришел к нам, чтобы убедиться, что с его племянником все в порядке, и принес кое-какую одежду. Такая забота была совсем не свойственна моему дяде. Я хорошо помнил, что, когда мой отец сидел в тюрьме, дядя бил меня и издевался над моей семьей.