Эшафот забвения - Виктория Платова

Мы редко общались – Серьга с головой ушел в работу, онанаполнила его растительное существование новым смыслом. За целый месяц у менябыл только один выходной (Братны, который, казалось, никогда не устает, тянулиз группы все жилы). А единственный день отдыха мы получили только потому, чтоу Анджея была назначена встреча с представителями дирекции Каннского фестиваля:те уже хотели заполучить новый, еще не снятый, опус Братны. И этот единственныйдень блаженного безделья оказался полностью забитым каныгинскими историями. Мнехотелось только одного – хорошенько отоспаться за все дни съемок, но рот уСерьги не закрывался. Я услышала массу путаных потешных историй. Я даже неуспевала поразиться их трагичности: кроткая девушка травилась из-за любви кФилиппу Киркорову, кроткий юноша резал вены из-за любви к группе “Кисе”,ветерана боев за остров Ханко изводили собственные внуки, и он болтал с Серьгойтолько для того, чтобы спастись от одиночества… Отчаянный парняга из “новыхрусских” в пику своей жене изрезал ножницами на лапшу тридцать тысяч долларов…Это была самая обыкновенная жизнь и самая обыкновенная смерть.

Тогда, сидя на кухне с остывшим кофейным напитком из цикорияи рассеянно слушая россказни Серьги, я еще не знала, что через несколько днейстолкнусь со смертью совершенно необычной. Смертью, которая положит началосамой безумной, самой бессмысленной цепи преступлений в моей жизни…

* * *

…В тот день Братны заказал сразу две смены в павильоне: мыснимали ключевые эпизоды со старой актрисой. Он торопился: Александрова уже невыдерживала того бешеного ритма съемок, который предложил ей режиссер. Перерывыбыли сокращены до минимума (Братны необходимо было удержать атмосферу в кадре),но именно в это время старуха стала надолго пропадать. Иногда мы искали еечасами и находили в самых невероятных местах почти в полубессознательномсостоянии: она смертельно уставала, это было видно. Ее отпаивали валерьянкой, анеунывающий Вован предложил перевести актрису на легкие наркотики (“Ей это будетдаже полезно, други мои, – увещевал нас Трапезников. – Во-первых, поддержитслабеющую плоть.

А во-вторых, пусть бабулька увидит красочные картины бытия.Может быть, даже какой-нибудь маршал пригрезится на танке “Т-34”). Явозненавидела Трапезникова за эту тираду. Но самым ужасным было то, что и самБратны стал склоняться к этому варианту допинга. Я даже позволила себе вступитьс ним в открытый конфликт, впервые за все время работы.

– Не сходи с ума, Анджей. Ты же убьешь ее этим…. Онастарый человек и может не выдержать.

– Кто здесь говорит о людях, – никогда еще я не виделаАнджея в таком неистовстве. – Здесь нет людей. Здесь есть только деталикомпозиции… Все, что я хочу сказать миру, гораздо важнее самого мира. Неужелиты не понимаешь?

На секунду мне показалось, что я говорю с безумцем.

Безумцами были все они, я видела, что происходит с группой:они все втягивались в орбиту режиссера, к концу первого месяца съемок сталипутать реальную жизнь с жизнью, придуманной Братны. Да и сама я стала безумной:иногда я ловила себя на мысли, что хочу остаться в пределах еще не снятогофильма навсегда. Это был галантный анатомический театр, образцово-показательнаябойня, где Братны с усердием заправского мясника освежевывал все человеческиечувства. От этого зрелища невозможно было оторваться, это был допинг посильнеевовановских тяжелых наркотиков. Братны обожал все то, что делает, у него былстрастный испепеляющий роман с каждым из актеров, который развивался только впределах площадки. Синонимами его любви были ненависть и полное безразличие,наплевательство и вероломство. Его любовь разрушала, но я, как и все, понялаэто слишком поздно, когда силки были расставлены и неосторожные пернатыепойманы.

Я приходила в себя только дома.

А старуха по-прежнему исчезала в перерывах. Одурманенныеколоссальным напряжением съемок ассистенты не могли уследить за ней. И тогда,едва придя в себя и проклиная все на свете, мы отправлялись на поиски.

Однажды я нашла ее в одной из многочисленных костюмерных.Старуха сидела в простенке между летными комбинезонами Второй мировой войны итраченными молью кирасирскими мундирами армии Наполеона – последний привет отэпопеи “Война и мир”.

Ее лицо, изуродованное потекшим гримом, быломертвенно-бледным, обтянутые тонкой кожей скулы заострились – мне дажепоказалось, что она умерла. Только сейчас я заметила, как стремительно онапостарела за время съемок: как будто бы прошел не жалкий месяц, а нескольколет. Может быть – несколько десятков лет… Но по-настоящему испугаться я неуспела. Александрова открыла глаза и посмотрела на меня.

– Забыла, как вас зовут, – прошелестела она.

– Ева.

– Да-да, Ева…

– Пойдемте, Татьяна Петровна. Пойдемте, вас все ищут.

– Меня все ищут, вот как… Впервые за сорок лет якому-то нужна. Это, должно быть, приятно. Но… Скажите вашему режиссеру, что ябольше не буду играть. Я не могу.

– Я понимаю, вы устали.

– Я боюсь.

Она сказала это неожиданно молодым, почти девчоночьимголосом, как будто хоть этим могла оправдаться в том, чего никогда несовершала. Мне и в голову не могло прийти, что все страхи принадлежат молодым.Даже страх смерти… Но почему я подумала о смерти?.. Ничего такого она непроизнесла вслух.

– Пойдемте. – Лучшего я придумать не могла, дурацкийпопугай-ассистент.

– Вы не понимаете… Я просто чувствую, что будет потом.Я чувствую, что здесь что-то происходит. В мое время… В мое время режиссеры такне работали. Почему он заставляет меня умирать? По-настоящему умирать? Почемуон так хочет моей смерти?..

Я с трудом подавила раздражение, внезапно возникшее купрямой старухе.

– Это обыкновенная работа, Татьяна Петровна. Вы простодавно не имели дела с кино. И возраст, я понимаю.

– Да, я, должно быть, очень старая, – она с радостьюухватилась за эту мысль, – вы можете найти кого-нибудь помоложе. Возьмитедругого. Возьмите гадину Фаину, я ее видела совсем недавно. Может быть,загоните ее в гроб, как загоняете меня, то-то будет подарок к моему юбилею… Онавсегда меня ненавидела, так ненавидела, что загремела с язвой желудка впятьдесят пятом году. Она была готова на любые подлости, особенно когда мнедосталась роль в “Ключах от Кенигсберга”… Вы видели этот фильм? А мужа у нее явсе-таки отбила. Был такой красавец генерал-майор Бергман, из поволжскихнемцев. Начштаба округа. О, это была шумная история, почти Шекспир… Вам нравитсяШекспир, деточка? Так эта гадина из принципа осталась на его фамилии. Она исейчас Бергман, а я-то, наивная, верила, что она уже подохла в каком-нибудьдоме призрения…. А тут объявляется… Она ведь тоже хотела получить эту роль,старая перечница…

Старая перечница Фаина, какой-то начштаба округа… Старухабредит, явно, нужно сказать Анджею, чтобы он немного ослабил натиск; ещенесколько дней съемок такой интенсивности – и мы можем потерять актрису.