Какого цвета ночь? - Светлана Успенская

А Артем в это время и работал, и наслаждался жизнью — портил девчонок на пару с сыночком хозяина, с которым с первого же дня свел дружбу, ездил с ним же отдыхать на юга, по ночам безвылазно сидел в Интернете, болтаясь по всяким чатам в надежде разжиться самыми свежими версиями и обмениваясь актуальными новостями из мира компьютеров, потихоньку хакерствовал: на первых порах, баловства ради, ломал лицензионные продукты, а позже, опять-таки ради баловства, подпорчивал чужие программы, подпуская в них написанные им самим вирусы.

В Интернете он взял себе кличку Мегазоид, с которой вскоре и стал известен в узких кругах московских хакеров. Люди, которые знали ему действительную цену, предлагали ему сумасшедший оклад в валюте и работу за рубежом на его условиях. Артем отказывался. Ему нравилось жить здесь. Денег на жизнь хватало, хватало ему и удовольствий, особенно плотских, — в молодости они стоят гораздо дешевле, чем в зрелости, да и достаются зачастую почти даром, за банку пива «Хенекен» с орешками.

О будущем своем он почти не думал. Зато о нем подумали другие. Кое-кто знал ему действительную цену…

Маша оказалась болезненного вида хрупкой девушкой с прямыми волосами насыщенного каштанового цвета. У нее был высокий, очень выпуклый лоб с туго натянутой кожей, вертикальная морщина между бровями и узкие, плотно сжатые губы. Она показалась мне расстроенной и немного усталой. Сразу же прошла в свою комнату, еле кивнув в качестве приветствия. От ужина отказалась, сославшись на головную боль. С отцом разговаривала неохотно, точно сквозь зубы, на брата не обратила ровным счетом никакого внимания, моя скромная персона ее также не заинтересовала. Болезненно морщась, она небрежно бросила телохранителю Сергею: «Принеси мне сумку из машины» — и сразу же скрылась в своих апартаментах.

Сергей поневоле останавливал на себе взгляд. Я с любопытством принялась рассматривать его сплюснутый нос, обломанные хрящи ушей и каменную челюсть — наверняка бывший боксер или борец. У него был разворот плеч как у трехстворчатого шкафа, руки длинные, чуть ли не до колен, с внушительными костистыми кулаками. Если судить по внешнему виду, решила я, то у него максимум одна извилина. Но по внешнему виду судить не стоит. Уже дважды за сегодняшний день я самым дурацким образом ошибалась, и в третий раз ошибаться не хотелось.

— Привет! — произнесла я, обращаясь к нему. — Я Таня. Поживу тут немного у вас…

— Только не у меня, — хмыкнул он в ответ и отвернулся.

От злости я захлебнулась воздухом. Ну надо же! Какой-то охранник — и так со мной разговаривает. Может, потому, что он гей?

— Не переживай! — Стасик дружески обнял меня за талию. — Серега у нас молчун. Ни с кем, даже с Машкой, не общается. Я думаю, это потому, что ему мозги на ринге отшибли…

— А ты не думаешь, что тебе скоро руки отшибут? — Я со злостью сбросила его руку и стала подниматься по витой лестнице на второй этаж, в свою комнату.

— Заходи ко мне вечером! — послышался сзади голос Стасика. — Поболтаем! У меня есть классные диски!

Я еле слышно зарычала, подражая Стеффи, и со всего маху захлопнула за собой дверь.

Наконец-то я осталась одна! Это был бесконечный, адски бесконечный день, когда меня минимум три раза поставили на место, показав, что, как говорил капитан Жеглов, мой номер шестнадцатый… «Нет, я здесь не выживу! — С тоской я рухнула на кровать. — Господи! Зачем я в это ввязалась? Даже поболтать не с кем!»

На часах было почти двенадцать. Ненашев, наверное, уже закончил слежку за женой хозяина. Хорошо, что телефон стоит в моей комнате и нет нужды спускаться вниз.

— Это я! — произнесла я, когда бесконечные гудки закончились сонным «алло». — Ты уже спишь?

Тут же в трубке что-то как будто щелкнуло, и голос абонента стал немного глуше.

— Сплю, — неприветливо отозвался Мишка.

— Прости, — прошептала я. — Но мне абсолютно не с кем посоветоваться… Так тоскливо…

— Татьяна, ты ли это? — изумился шеф. — Что за надрывное сипение в голосе?

— Да, тебе хорошо, — сказала я с завистью. — Ты только сидишь в машине и, можно сказать, ничего не делаешь. А мне тут знаешь как тяжело приходится! Во-первых, утром меня чуть не загрызла собака. Насмерть…

— Жалко, что ей помешали, — отозвался Мишка. — А во-вторых?

— И во-вторых, и в-третьих… Никто со мной не разговаривает, хозяйский сынок лезет ко мне в постель, как будто там проходной двор, охрана смотрит на меня как на пустое место, а сам работодатель кинул меня на произвол судьбы — барахтайся как знаешь.

— А твоя подопечная?

— О, она оказалась наиболее приличной из всех. Я видела ее в течение трех с половиной секунд и услышала примерно шесть слов, причем обращенных не ко мне. Все! Как у тебя продвигаются дела? Поймал прелюбодеев за руку?

— Еще нет, — кисло ответил Мишка и многообещающе добавил: — Но уже скоро. На днях или позже…

— Ладно, спокойной ночи, — вздохнула я. — Привет Ленке и Юрику.

— Пока…

В трубке что-то опять щелкнуло, и пронзительные короткие гудки ворвались в ухо. Они звучали чисто и ясно, гораздо более четко, чем звучал известный мне до мельчайших нюансов голос. Но тогда я не обратила на это особого внимания.

Жизнь Маши Чипановой, приятной девушки двадцати пяти лет, была не очень длинная, но достаточно бурная. Если нарисовать воображаемую траекторию, соответствующую ее жизненному пути, оказалось бы, что эта траектория примерно с восемнадцатилетнего возраста спускалась плавно вниз, пока не застыла в нижней точке, находящейся в опасной близости к абсолютному нулю.

В своей недоступной для посторонних комнате, грязной и неубранной (туда категорически не допускалась домработница, чтобы не нарушать с таким трудом устроенного мусорного уюта), со стенами, увешанными изображениями технозвезд, Маша могла бы вспомнить много такого, о чем можно бы и пожалеть. Беда была в том, что выплыть из сладостного наркотического сна ей удавалось чрезвычайно редко, а когда удавалось — по своей ли воле, по настоянию ли отца, запершего ее в загородном доме, чтобы оградить от нежелательных знакомств, — девушке становилось так худо, что ей было не до воспоминаний.

А вспомнить ей было что…

Лет семь назад Маша успешно, после большой взятки, отваленной любящими предками, поступила на первый курс института международных отношений.

Маше студенческая жизнь понравилась. Правда, прилежно училась она только на первом курсе. Уже на втором она вовремя сообразила, что в жизни есть так много интересных вещей и тратить время на учебу в общем-то глупо. Маше казалось, что на троечки она уж как-нибудь да вытянет, «соображаловки» у нее хватит, «стипуха» ей не нужна, а об остальном: о месте под солнцем и прочих неактуальных вещах — позаботится ее отец. Короче, жизнь обольстительно подмигивала ей и завлекала своими радужными флюоресцентными красками.