Самая честная мошенница - Марина Серова

— Правда? — прошептала пораженная девчонка.

— Зачем мне тебе врать? — ответила Роза как можно искреннее. — У тебя есть шанс остановить их. Понимаешь, Марина, ты спасешь не только себя, но и многих других.

— Я боюсь, — всхлипнула девочка.

— Здесь рядом твои друзья, — успокаивающе начала говорить Роза. — Они поддержат тебя. Вы будете держаться вместе. Никто вас не обидит.

— У меня в милиции есть свой человек. Он там большой начальник, так что защиту вам организуют, — добавила я.

Насколько хорошо детям организуют защиту, мне было неизвестно, однако если они будут молчать, то вернутся в детдом, где их точно заставят замолчать навсегда. Если же они дадут показания, то Михайловской сначала придется искать пути, как замять дело в милиции, а уж потом браться за детей. Это займет время. А время я ей предоставлять не собираюсь.

Информация о большом милицейском начальнике подействовала на детей успокаивающе. Одиннадцатилетний Славик рассказал, как его хотела усыновить российская семья. Все складывалось хорошо. Новые родители ему нравились. Дети ему завидовали. А потом его вдруг отвели в процедурную для каких-то анализов. Он там повздорил с медсестрой, толстой злой теткой, сказал ей в запале, что пожалуется на нее своему новому папе. А она ему в ответ: «Эх, дурачина, не будет у тебя никакого папы Бори. Твоим родителям сказали, что у тебя водянка мозга, которая прогрессирует, и, кроме того, скоро отнимутся почки. Узнав это, они отказались от усыновления. Через недельку тебя, голубчик, отвезут в Америку. Попробуй вякнуть только!» С расстройства Славик воткнул медсестре в зад какой-то шприц и хотел сбежать, но его поймали и запихнули в карцер.

— Вам что, действительно в карцере хлеб и воду давали? — спросила я, сворачивая с освещенного проспекта на боковую дорогу, ведущую к городской больнице.

— Если не забывали, — буркнул Глеб. — Иногда о нас забывали и мы вообще сидели голодные. Но мы привыкшие. Еда в столовой — настоящие помои. Их даже собаки не хотят есть.

Слушая его, я вспомнила свой поход в детдомовскую столовую в роли журналистки. Я шла в сопровождении Михайловской, главврача Пивоварова и начальника охраны. Повар, худой носатый мужик, показал нам кухню, где готовились блюда. На стене висело меню на этот день. Чего там только не было!

— А мне говорили, что вас чуть ли не каждый день ананасами кормят, — бросила я через плечо своим пассажирам.

— Какими ананасами! — возмутились ребята. — Да они, сволочи, все время какую-то кашу суют с недоваренной крупой, аж под зубами хрустит, и запах такой противный! Сами-то они такую еду не едят.

— Им готовят отдельно. Однажды одна воспитательница ела и читала газету. Мы ей незаметно подсунули свою кашу. Она попробовала ложку — и газету бросила, в лице изменилась. Дальше есть не стала.

Я посмотрела на Розу. Та только грустно улыбнулась и сказала:

— Мне это известно не понаслышке. Даже в советские времена еда детдомовских больше напоминала зэковскую баланду. Выкручивались как могли. Воровали, попрошайничали и тому подобное.

— Роза Аркадьевна, вы Юльку усыновите? Она нам всем задвигает, что вы ее новая мама, — поинтересовался Глеб. Роза не ответила.

В этот момент мы подъезжали к больнице. Я посмотрела на детей и сказала:

— Не забыли, что надо делать, когда вас спросят про детдом?

— Не забыли, — нестройным хором ответили дети. В их расширенных глазах читалось тревожное ожидание чего-то страшного. Глеб кашлянул и попросил сигарету.

— Обойдешься, — отрезала я и продолжила инструктаж. — Рассказывайте все, про все издевательства, побои, унижения. Чем больше вы расскажете, тем дольше будут сидеть ваши мучители. Поверьте, в тюрьме им придется ох как несладко. Расскажите про каждый ваш шрам.

— Да, у меня на затылке есть шрам, — вспомнил Славик, ощупывая голову, — воспитательница дала по башке указкой. Кровищи было!

— Вот об этом тоже расскажи, — поддакнула я, задумалась и спросила: — В детдоме же был кто-то нормальный из взрослых? Не все же были уродами и дегенератами?

— Конечно, были, — согласился Глеб.

Скопом все стали вспоминать тех, кто относился к ним по-человечески. Таковых нашлось немало, но лишь среди обслуживающего персонала. Дети считали, что все руководители детдома были сволочами.

Я записала координаты нормальных сотрудников, чтобы, если понадобится, взять у них показания.

— Ну что, готовы идти? — спросила я детей, когда инструктаж был закончен. В ответ я услышала только молчание. — Помните, что все будет хорошо, — пообещала я и вышла из машины.

За мной выбралась Роза, следом по одному дети. Для них впереди было самое трудное — выворачивать душу перед следователями, рассказывать все на суде. Но другого выхода из данной ситуации я не видела. Оставалось надеяться, что сложится все удачно и Валерий Игнатьевич меня не подведет. Он никогда меня не подводил.

В приемном покое городской больницы я представилась сотрудником благотворительной организации «Защита детского счастья» и потребовала, чтобы врачи немедленно зафиксировали телесные повреждения. Вскоре подъехали парни из УВД, а мы с Бурсовой незаметно смылись.

— Вы, должно быть, не понимаете, с кем имеете дело? — втолковывала мне Роза по дороге. — Это прибыльный бизнес. Крутятся миллионы долларов! Вы ничего не сможете сделать. На нас, наверно, уже объявили охоту.

— Именно поэтому мы захватим вашего мужа и переедем в более безопасное место, — ответила я.

Прежде чем подъезжать к подъезду, я несколько раз объехала дом, проверяя наличие засады.

— Вроде тихо, — я посмотрела на Бурсову. — Когда подъедем, сначала выйду я, а потом по моему сигналу вы. Идем к подъезду. Я прикрываю, первой вхожу в подъезд и проверяю. Ясно?

— Ясно, — протянула Бурсова без энтузиазма.

А я подумала, заметят ли оперативники из «Газели» Розу? У них, в микроавтобусе, поди, имеются фотографии похищенной. Что они будут делать? Поразмыслив, я протянула Бурсовой платок:

— Наденьте и прикройте лицо.

Бурсова молча взяла платок, повязала на голову. Я поправила его. Мы подъехали к подъезду. Я нажала на тормоз, выключила двигатель и выбралась из машины. Затем обошла вокруг и открыла дверцу со стороны Бурсовой. В грязной блузке, порванной юбке и платке Роза походила на бомжиху. Хромая, она заковыляла к подъезду, а я пошла следом, делая вид, что поддерживаю старую больную женщину.

Со всеми предосторожностями мы добрались до квартиры моего клиента, и я позвонила по телефону Бурсову, сообщив, что я за дверью, чтобы впускал. Заслышав мой голос, Олег Николаевич страшно обрадовался, а когда открыл дверь и увидел жену, вообще чуть не спятил от счастья.

Пошли объятия, поцелуи, восторженные возгласы. В этот момент я тихо закрыла дверь, прошла на кухню и налила себе чаю, так как в горле от всей этой беготни чертовски пересохло.