Лучи смерти - Николай Свечин

– К тому, Василий Иваныч. Ты еще молодой, не поймешь, боюсь. Давно прошло то время, когда я бороду отпускал и личность менял. И, между прочим, лазил по самым страшным вашим притонам. Эффенбах только диву давался, как меня там в ножи не взяли. А потом вызывал писаря, и я диктовал все, что выяснил о потайной Москве, чего его агенты никогда бы не узнали. Да, были дела…

– Какие проблемы? Наклеил фальшивую и ступай в «Каторгу». Ты еще мужчина крепкий, себя в обиду не дашь!

– Силенка пока есть, – согласился питерец. – Но в полковничьем чине ходить по притонам не полагается. Потихоньку кисну. Ладно хоть Плеве расслабиться не дает, подбрасывает задачки.

Коллежский асессор посерьезнел:

– Что Орел тебе на этот раз поручил?

Лыков коротко рассказал о загадочной смерти в Петербурге доктора Филиппова. О германском следе в этом темном деле и о чахоточном анархисте, который собирается громко хлопнуть дверью.

– У нас собирается хлопнуть? – насторожился главный московский сыщик.

– Может, и у вас. Но допускаю, что здесь он только пересидеть хочет, а сам акт задуман в Петербурге. Хорошо бы найти парня, пока не поздно.

– Анархистами занимается охранное отделение, – словно оправдываясь, сказал Лебедев. – Тут я тебе мало чем помогу. Но одна ниточка, возможно, есть.

– Рассказывай.

– Анархисты ребята теплые, из политических они блатным больше всех нравятся…

– Это так, – согласился коллежский советник. – Родственные души, мы замечаем их иногда заедино в общих делах.

– И мы замечаем. Вот и теперь… Есть сведения, что анархисты-безмотивники договорились с самим Андосовым. Деньги им нужны, вот и трутся около. А у Андосова, сам понимаешь, их куры не клюют.

Новость была важная и неприятная. Если Грилюк и его товарищи вступили в сделку с этим человеком, жди беды.

Данила Андосов по кличке Даня Томский был необычным бандитом. У него имелась узкая специализация: он грабил чайные караваны. Зато в больших масштабах, и людей при этом не жалел. Андосовцы просто убивали и возчиков, и охрану. А также щедро платили из барышей укрывателям. Лапы гайменников тянулись из Москвы в Сибирь. На всем пути у них имелись сообщники и потатчики. Главное же достижение Томского состояло в том, что он наладил сбыт похищенного.

Как известно, чай в России больше чем просто напиток. Он любимое, после водки, баловство и отрада десятков миллионов людей. Китайцы это хорошо знают и поставляют товар на громадные суммы. Кяхтинский чай выращивается в главном центре производства Поднебесной – в Ханькоу. Затем по реке Ян-Тсе-Кианг специальными пароходами он доставляется в Шанхай. Там его перегружают уже на морские суда и перевозят в Тяндзин. В Тяндзине третья перевалка: чай на джонках по реке Байхэ перевозят в Чунджоу. И уже оттуда караванами везут в Кяхту. Из Кяхты чай сначала попадает на иркутскую таможню, а оттуда сухопутным путем следует до Томска. В Томске с давних пор сооружены огромные чайные склады, где товар зимует. Начиная с марта цибики с чаем перевозят в Нижний Новгород, на ярмарку. Там устанавливается цена на этот важнейший для населения продукт. И уже осенью раскупленный у оптовиков чай расходится по европейской части России.

Андосов в свое время был рядовым налетчиком. Попался, получил каторгу, но до места не доехал. Он бежал из Томской пересылки, самой большой тюрьмы в империи. И укрылся как раз у сторожей чайных складов. Хитрый головорез вез с собой некоторую сумму. Ее хватило до марта. С первыми караванами Андосов вернулся в Москву, а по пути изучил весь цикл поставок чая в столицы. Он завел полезные знакомства, а главное, придал делу масштаб. На складах всегда воровали, но знали меру. Все-таки товар дорогой, хозяин шкуру спустит. А вот ежели в пути украдут, то другое дело. Сторожа стали наводчиками Даньки Томского, а лихие ребята грабили караваны. Атаман набирал их из беглых, которых всегда много в Сибири. Когда он договорился с нечестными трактирщиками, цепочка приняла законченный вид.

Стоимость награбленного резко полезла вверх, счет шел уже на сотни тысяч рублей. Счет убитым – на десятки жизней. Полиция ничего не могла поделать: доносителей андосовцы резали, а помощникам платили, благо обороты позволяли. И люди выбирали деньги, а не смерть на ноже. Штаб-квартира атамана находилась где-то в Москве, здесь же пудами распродавали его товар. Тот, на котором кровь. Ни один освед сыскной полиции не хотел говорить об этом! И вот теперь к лихому человеку прибились анархисты.

– Других данных нет? – спросил Лыков.

– Нет, – вздохнул его приятель. – Знаешь же, как его берегут. Столько людей кормится вокруг Томского! Это с трудом узнали, скажи спасибо.

– А как вообще сейчас в Москве? Хитровка жива?

– Что ей сделается, – опять вздохнул Лебедев. – Там такая язва, лечи не лечи…

– Я ведь еще Марка Афанасьева помню, – ухмыльнулся Алексей Николаевич. – Ты тогда в юнкерах числился.

– Афанасьев давно отошел от дел, – пояснил Василий Иванович. – Продал «Каторгу» своему буфетчику Кулакову и уехал в деревню.

– И Ваньку Кулакова помню. Я ему раз чуть рыло не начистил, прямо возле стойки… двадцать лет назад[15]. Вот какой был в молодости: вся шпанка меня боялась. Веришь?

– А то, – миролюбиво согласился Лебедев. – Но, видать, давно это происходило. Сейчас Кулаков не Ванька, а Иван Петрович, мануфактур-советник. На хромой козе не подъедешь. И вообще многое стало по-другому. Как мы их удержим? Иной раз страшно делается. Не сладим ведь однажды, а? Сам ты неужели об этом не думаешь? Не боишься?

– Их – это уголовных? Боюсь, Василий Иваныч. Зла все больше, служебного рвения у наших все меньше. Дожить бы до отставки – о большем не мечтаю.

– Вчера в гренадерском корпусе пулемет украли, – вдруг горячо заговорил коллежский асессор. – Представляешь: пулемет! Зачем он им? Его же в карман не положишь, на грант[16] с собой не возьмешь. Они что, в нас из пулемета стрелять собираются?

– Ну, оружие в армии всегда воровали, – попытался успокоить приятеля Лыков. – Ничего нового в этом нет.

– Воровали, – согласился Лебедев. – В девятисотом году похитили даже две пушки, вывезли их на Кавказ, а оттуда намеревались в Персию. Хорошо успели перехватить. Но пулеметы воруют на моей памяти впервые. И ладно, если тоже для персиян, а если на нас запасают?

– В Петербурге тоже плохие ожидания. Век неудачно начался: снова стали людей убивать. Но это пока цветочки. – Лыков отодвинул пустой стакан и встал: – Не кисни. Как-нибудь вывернемся, в первый раз, что ли? Пойду к охранникам.

– До встречи, – тоже поднялся Лебедев. – Жандармы на себя не возьмут, нас притянут. Значит, увидимся на совещании у обер-полицмейстера.