Его игрушка - Оливия Лейк

— Дикость какая, — я отложила бумаги и потерла виски. Чем глубже я изучала жизнь за пределами развитых стран, тем больше убеждалась: армагеддону все же быть. Мир погряз в грехах — ему нужно очищение.

Я посмотрела на часы. Нужно собираться — скоро Джейсон приедет. По расписанию — опера. Мы будем улыбаться и делать вид, что у нас счастливое воссоединение. Ага, куда там! От этого было грустно. Я скучала по нашей горячей войне, и дело не только в сексе. Рядом с ним не было такого щемящего чувства одиночества. Теперь я снова одна. Джейсон теперь возвращался еще позднее, мной не интересовался, даже нет — пугал уничтожающим безразличием. Сейчас, признаться, совершенно не ясно, чего от него ожидать. Свернет мне шею и не поморщится. Никаких угрызений совести. Я печально улыбнулась: он проявлял ко мне внимание — не нравилось, теперь смотрит сквозь меня — опять не так.

«Боже, — я стыдливо закрыла лицо руками, — я скучаю по нему». По надменному мерзавцу, грубому и жесткому. Он же ненавидит меня, точнее, свою жену. Бьет словом похлеще кнута. А я все равно мечтаю, что улыбнется мне, искренне и нежно. Без издевки и сарказма.

— Еще не готова?

Я резко вскинула голову. Пришел. Наконец-то я буду рядом, даже если ему это неприятно.

Джейсон

— Сегодня выставка фотографии Кемала, ты же заглянешь?

Я положил в рот гребешок, смакуя, нарочно оттягивая ответ. Нужен мне ее педерастический дружок, но раз сестра просит, то придется.

— Будет вся твоя тусовка, я даже Тома уговорила. Скучать не придется, — Мишель продолжала приводить аргументы. Да я уже купил, а она мне все продает.

— Хорошо, — снисходительно сдался — а пусть не думает, что меня легко уговорить — я кремень. — Но учти, мы будем с Дэдэ. У нас сегодня показательный выход в оперу, я не смогу отправить ее домой и пойти на выставку. Меня же вопросами заклюют.

Мишель согласно кивнула и, виновато взглянув на меня, сказала:

— Джейсон, извини, я не должна была так реагировать.

Я махнул рукой. Даже вспоминать не хочу. Но она, похоже, намек не считала.

— Кстати, о Дэдэ. Помнишь тот проект, про который я говорила, так вот: директор центра просто в восторге от нее!

— Дэдэ, если хочет, может и мертвого очаровать.

— Директор — женщина, — попеняла Мишель.

Я бросил салфетку на стол и, откинувшись на спинку низкого кресла, предположил:

— Может, моя жена лесбиянкой стала?

Сестра стукнула меня по пальцам.

— Не в этом дело. Миссис Говард очень лестно о ней отзывалась: сказала, что она общий язык с детьми нашла и даже предложила свои услуги как педагога по живописи.

— Что предложила?! — не понял я. Дэдэ будет работать? Работать с детьми? Да еще и бесплатно? Мы в Америке или в какой-то утопии оказались?!

— А ты знал, что она знает жестовый язык?

Я даже рассмеялся. Это какой-то фантасмагорический сон!

— В общем, беру свои слова назад. Дэдэ на этот раз действительно помогает. — Мишель задумчиво отхлебнула кофе и внимательно посмотрела на меня: — Будь осторожен, не нравятся мне эти резкие метаморфозы.

— Между мной и Дэдэ все давно решено, и даже если ее при жизни причислят к лику святых — это ничего не изменит.

Сказал, а сам задумался. До конца дня я размышлял о том, что совершенно не знаю жену. Она ведь никогда такой не была. Или была, но я не замечал? С нашей случайной встречи в книжном магазинчике у меня стойкое ощущение, что в ней произошло что-то, чему нет объяснения. Если бы я был сторонником теорий заговора, то решил бы, что ее подменили. Бред, конечно, но иногда я Дэдэ не узнаю. Внешне она точно такая, какой я ее помнил, правда, еще в первые месяцы брака, а внутренне — нет, такую я ее не знал. Дерзкая и острая на язык, порой нежная и пугливая, еще, оказывается, у нее сердце есть! Единственное, что в Дэдэ не изменилось — порода течная. Как стонет порочно, ноги широко разводит, цветок свой демонстрируя, играет с собой так, что от одной мысли у меня крышу сносит, а в штанах дымится начинает. Даже если она вся изменится — ее по повадкам блядским узнаю. Черт! Я ведь зарок дал не приближаться к ней. Слишком остро близость ее отдавалась внутри. Как наркотик: попробовал и еще хочу. Еще. Еще. Еще.

Вот и сейчас смотрю на нее в легком домашнем платье, не накрашенная, губы пухлые искусаны, глаза отчего-то красные, а взгляд странный, испуганный и восторженный, словно ждала меня. И сразу захотелось прижать к себе, спросить, как день прошел. Я даже моргнул. Мне срочно потрахаться нужно, иначе у меня какое-то помутнение рассудка начинается. Только даже мой хер бастовать начал, все о ее щелке мечтает.

— Выезжаем через час, собирайся, — бросил и поднялся к себе. Душ холодный мне нужен, очень нужен.

Я искупался, но мозги на место не встали. Уложил волосы, надел смокинг, бабочку поправил — готово. Открыл дипломат и достал футляр с эмблемой «Картье». Я не знал, что наденет Дэдэ, но бриллианты с любым нарядом гармонируют. Она, конечно, сука и недостойна никаких подарков, даже бижутерии дешевой, но она все же моя жена, и выглядеть должна идеально.

Захлопнул футляр и направился к ней. Стучать не стал — я же у себя дома. Дэдэ стояла возле большого зеркала: темные волосы элегантной волной лежали на одном плече, открывая гладкую спину; в тусклом свете мерцало черное платье, обтекая точеную фигуру. Я встал сзади, встречаясь с кошачьими глазами. Вынужден признать, что когда хочет Дэдэ умеет подать — или продать — себя. Сейчас она была потрясающе красива. Гладкая кожа, взгляд с поволокой, губы клубничные. Загадочная и манкая. Я сжал губы плотнее. Дэдэ — болезнь, яд, паучиха чертова. Не знаю, что она задумала, но не просто же так очаровывала меня, каждую секунду заманивала. Смотрит призывно и одновременно кротко. Глаза свои блядские распахнула, губы приоткрыла и дышит часто-часто, словно только для меня сердце ее бьется.

Я открыл футляр и молча застегнул на тонкой шее бриллиантовое колье. Ее глаза расширились — она томно приложила руку к груди, погладив холодные камни. Узнаю продажную душонку. И даст же мне за камешки — я на свои акции в «Сторн-Кэпитал» ставить готов. Накрыл ее руку, поднялся выше, обхватил горло.

— Свернуть бы тебе шею, — обжег дыханием ушко. Дэдэ вздрогнула, но отбиваться не стала, наоборот, откинула голову мне на грудь. Кожа горит, тело дрожит. Моя замечательная актриса! Я расстегнул молнию — платье эротично соскользнуло вниз. Наклонился и стянул крохотные трусики. Дэдэ в одних бриллиантах и шпильках выглядела сногсшибательно. Она не отрывала глаз от моего лица, а я не мог насмотреться. Не тело, а произведение искусства. Как жаль, что внутри все прогнило. Но разве меня должно это волновать? Четыре месяца — и я переверну эту страницу, а пока могу пользоваться моей обожаемой супругой. На людях Дэдэ будет женой, а дома — шлюхой. Рабыней похоти. Мне точно будет хорошо, ей — как получится.