Шестерки умирают первыми - Александра Маринина

Однако сегодня вечером ему показалось, что хорошо отлаженныймеханизм дал какой-то сбой. Да, глаза Киры горели жарким огнем, когда онасмотрела на него, окидывала взглядом его мускулистое тело, но в этом огне он неучуял знакомой искорки. Она явно была взбудоражена неожиданным поворотом воднообразной «библиотечной» жизни, но зова тела Дмитрий так и не услышал, какни напрягал свой внутренний слух. Ему даже показалось, что Кира вздохнула соблегчением, когда он выразил готовность спать в кухне на раскладушке.

Он улегся поудобнее и начал прислушиваться к доносящимся изкомнаты шорохам, пытаясь по привычке угадать, чем занимается Кира. Вот скрипнулраскладывающийся диван, щелкнула дверца тумбы для белья – Кира стелила постель.Потом легкие шаги послышались из прихожей, закрылась дверь ванной, послышался шумльющейся из душа воды. Платонов пытался представить себе обнаженную женщину вванной, это ему удалось, но мужского интереса к ней он не ощутил. Водувыключили, едва слышно звякнула о кафель пластмассовая петля – Кира сняла сдержателя полотенце. Стук баночки с кремом о стеклянную полочку. Дмитриюказалось, что он видит каждое ее движение, каждый жест. Клацнула задвижка надвери, Кира вышла из ванной. Шаги замерли почти сразу – видно, она остановиласьв прихожей. Платонов понял, что она хочет зайти на кухню и не может решиться.Наконец она подошла к нему, не зажигая свет.

– Дима, – шепотом позвала она. – Ты еще не спишь?

– Нет, – ответил он в полный голос.

Он по опыту знал, что если женщина хочет сейчас заявить емуо своем согласии на близость, то разговаривать с ней нужно громко, ни в коемслучае не понижая голос, чтобы сразу же разрушить атмосферу интимности. Темнотаи шепот – лучшие друзья соблазна и злейшие враги целомудрия.

Неожиданно Кира зажгла свет и присела на табуретку.

– Ты хочешь о чем-то спросить? – догадался Дмитрий.

– Да. – Она помялась. – Знаешь, то, что ты мнерассказал… В общем, это звучит достаточно необычно. Мне бы хотелось тебеверить, но… Но я не могу. Ты прости меня, Дима. Я тебе не верю.

Он резко поднялся и сел, спустив ноги на покрытый линолеумомпол.

– Мне уйти? – холодно спросил он.

– Ни в коем случае, я совсем не имела это в виду. Ты в беде,это очевидно, и тебе негде ночевать. Я предложила тебе свою помощь и несобираюсь отказываться от своих слов. Просто мне кажется, что ты меня обманул итвоя беда – вовсе не та, о которой ты мне рассказал.

– Я сказал тебе правду. Как я могу тебя убедить?

– Ты действительно работаешь в Министерстве внутренних дел?

– Действительно.

– Ты можешь показать мне свои документы?

– Господи, ну конечно, – облегченно рассмеялсяПлатонов. – Мне нужно было сразу это сделать. Извини.

Он протянул руку к висящему на спинке стула пиджаку ивытащил из кармана служебное удостоверение. – Вот, пожалуйста.

Кира внимательно прочитала все, что было написано вудостоверении, и улыбнулась.

– Так ты подполковник?

– А что, не похож?

– Никогда не видела настоящих подполковников из МВД. Тольков кино. Ты не сердишься на меня?

– Ну что ты, все нормально. Было бы странно, если бы тывзяла и поверила мне на слово, если учесть, что мы знакомы всего несколькочасов.

В ее карих глазах Дмитрий снова уловил отблески пламени,делавшие их похожими на обжигающе горячий жидкий шоколад.

– Тебя завтра разбудить или ты сам просыпаешься? –спросила она как ни в чем не бывало.

– Я сам проснусь, как только ты встанешь. У меня сон чуткий.

– Тогда спокойной ночи. Тебе не холодно? Может быть,принести тебе еще плед укрыться?

– Спасибо, не нужно. Мне здесь очень хорошо, правда. Спасиботебе.

Кира выключила свет и ушла к себе. Дмитрий услышал, как оназажгла бра над диваном и легла. Вот и все, подумал он, временное убежище оннашел, теперь надо подумать о том, как ему разобраться с обвинением в убийствеи получении взятки.

Вдова Юрия Ефимовича Тарасова изо всех сил старалась держатьсебя в руках. Она снова и снова отвечала на вопросы Юры Короткова о покойноммуже, подробно описывала все ступени его служебной карьеры, рассказывала о егодрузьях и приятелях, о характере и увлечениях.

– Скажите, Клавдия Никифоровна, вам никогда не казалось, чтоу Юрия Ефимовича есть какая-то сторона жизни, в которую он вас не посвящал?

– Я уже говорила – нет. Мы прожили вместе больше тридцатилет, вы же понимаете…

На ее глаза навернулись слезы, но она сумела удержаться и нерасплакаться.

– Вам никогда не казалось, что Юрий Ефимович чего-то боится?Какого-нибудь события или, может быть, человека?

– Он боялся инсульта. Боялся, что его разобьет паралич.Знаете, у него было повышенное давление, и он очень боялся… Следил за диетой… Японимаю, вы спрашиваете не об этом.

– А почему у вас три собаки? – внезапно спросилКоротков. – Ведь у вас квартира небольшая, вам, наверное, тесно.

– Ох, это… – Клавдия Никифоровна разрыдалась.

Короткову стало неловко, но он должен был об этом спросить.Анастасия велела непременно узнать, зачем Тарасову нужны были три собаки, даеще служебные, а не карманно-диванные. Чего Каменская вцепилась в этих собак,он не совсем понимал, но раз она просила – надо сделать обязательно. Юра частоповторял, что «голова у Аськи непонятно как устроена», поэтому к ее просьбам изаданиям относился серьезно, даже если не понимал их смысла и цели.

– Сначала у нас был только один Наркис, он самый старший,ему уже восемь лет. Медалист, элита. Его с трех лет берут на плановые вязки.Когда ему было пять лет, мы выехали на дачу, а там, ну, знаете, как бывает,любовь и все такое… Короче, у соседей по даче была овчарка, девочка, хорошихкровей, ничего сказать не могу, и, когда Наркис стал папой, хозяин Эльзы принеснам двух щенков. Вязка неплановая, в клуб щенков не берут, куда их девать?Сосед половину себе оставил, половину нам отдал, мол, продавайте. Юрий Ефимовичвзял малышей и поехал с ними на Птичий рынок. А там к нему подошла компаниякаких-то кавказцев с девицей, все пьяные. Девица щенка увидела и началатребовать, дескать, купите ей немедленно. Один из мужчин деньги протянул,много, даже цену не спросил, просто вытащил пачку тысячных и сует ЮриюЕфимовичу. И вы представляете, Юра не смог отдать щенка. Как подумал, что удевицы этой пьяной – минутная блажь, а через десять минут маленький написает ейна пальто, и она его швырнет прямо на улице где-нибудь, оставит беспомощногозамерзать и умирать, так у него сердце перевернулось. Деньги отдал обратно и срынка ушел сразу же. Я помню, он домой вернулся сам не свой, Клава, говорит,прости меня, дурака, не могу я собак продавать, у меня душа на части рвется,это же живые существа, а я их неизвестно в какие руки отдавать должен. В общем,в следующее воскресенье он опять поехал и опять вернулся со щенками. Не смог. Ачерез две недели я и сама сказала ему, чтобы не продавал, привыкли мы к ним,как к детям привыкаешь. И знаете, что удивительно? Наркис как чувствовал, чтомы хотим его детей продать. Оба раза, когда Юрий Ефимович на Птичий рынокуезжал, Наркис выл как по покойнику, у двери стоял, под ногами путался, уйтиему мешал. Ведь не мать, а все равно, видно, чувствовал.