Правек и другие времена - Ольга Токарчук

Теперь каждое утро Колоска на рассвете вытаскивала Руту из кровати, и они вместе шли в лес и приносили оттуда великие богатства — корзины грибов, лукошки земляники и ягод, молодые лесные орехи, барбарис, черемуху, бруснику, кизил, бузину, боярышник и облепиху. Сушили это целыми днями и с беспокойством смотрели, светит ли солнце так же, как прежде.

Бог беспокоил Колоску и через тело. Он был в ее грудях, которые неожиданным и чудесным образом наполнились молоком. Когда об этом узнали люди, они украдкой приходили к Колоске и подставляли под сосок больные части тела, а она прыскала на них белой струйкой. Молоко вылечило воспаление глаз молодого Красного, бородавки на руках Франека Серафина, чирей у Флорентинки, лишай у еврейского ребенка из Ешкотлей.

Все вылеченные погибли во время войны. Вот как являет себя Бог.

Помещику Попельскому Бог явил себя через Игру, которую дал ему маленький раввин. Помещик много раз пытался начать Игру, но ему трудно было понять все эти диковинные рекомендации. Он вытаскивал книжицу и читал инструкцию, пока уже не выучил ее почти наизусть. Чтобы начать Игру, нужно было выбросить единицу, между тем Помещик каждый раз выбрасывал восьмерку. Это противоречило всем законам правдоподобия, и он решил, что его надули. Странный восьмигранный кубик мог быть подделкой. Но, желая играть честно, Помещик должен был ждать до следующего дня, чтобы бросить кубик еще раз, — таковы были правила Игры. И снова ему не удавалось. Это длилось всю весну. Любопытство Помещика давно перешло в нетерпение. Неспокойным летом тридцать девятого года наконец показалась упрямая единица, и Помещик Попельский вздохнул с облегчением. Игра стронулась с места.

Теперь ему нужно было много свободного времени и покоя — Игра поглощала полностью. Она требовала сосредоточенности даже в дневные часы, когда он не играл. Вечерами он закрывался в библиотеке, раскладывал таблицу и подолгу нежил в ладонях восьмигранную кость. Или выполнял рекомендации Игры. Его раздражало, что он тратит столько времени, но уже не мог остановиться.

— Будет война, — говорила ему жена.

— В цивилизованном мире нет войн, — отвечал он.

— В цивилизованном, может, и нет. Но здесь будет война. Пелские выезжают в Америку.

При слове «Америка» Помещик Попельский беспокойно заерзал, но ничто уже не имело того значения, что прежде. До Игры.

В августе Помещик явился на призывной пункт, однако был отклонен по состоянию здоровья. В сентябре слушали радио, пока оно не начало говорить по-немецки. Помещица по ночам закапывала в парке серебро. Помещик целые ночи просиживал над Игрой.

— Они даже не воевали. Вернулись домой. Павел Божский вообще не получил оружия на руки, — плакала Помещица. — Мы проиграли, Феликс.

Он кивал головой в задумчивости.

— Феликс, мы проиграли эту войну!

— Оставь меня в покое, — сказал он и пошел в библиотеку.

Игра ежедневно открывала перед ним что-то новое, что-то, чего он не знал, о чем не подозревал. Как это было возможно?

Одним из первых заданий был сон. Чтобы перейти на следующее поле, Помещик должен был увидеть во сне, что он собака. «Как-то все же это странно», — размышлял он с неудовольствием. Но ложился в постель и думал о собаках и о том, как сам мог быть собакой. В этих картинах он прямо перед тем, как уснуть, представлял себя гончей, которая выслеживает водных птиц и гоняется по пастбищам. Однако ночью его сны делали то, что им вздумается. В них трудно было перестать быть человеком. Определенный прогресс обнаружился в сне о прудах. Помещику Попельскому приснилось, что он оливковый карп. Он плавал в зеленой воде, в которой солнце было лишь расплывчатым пятном света. У него не было жены, не было дворца, ничто ему не принадлежало и ни до чего ему не было дела. Это был прекрасный сон.

В тот день, когда немцы появились у него во дворце, Помещику наконец приснилось под утро, что он собака. Что он бегает по рынку в Ешкотлях и ищет чего-то, сам не зная чего. Выгребает из-под магазина Шенберта какие-то огрызки, объедки и с удовольствием поедает их. Его притягивает запах конского навоза и людские испражнения в кустах. Свежая кровь пахнет, как амброзия.

Помещик проснулся, удивленный. «Это нелепо и нерационально», — подумал он, однако порадовался, что Игра теперь может продолжиться.

Немцы были очень вежливыми. Полковник Гропиус и еще один. Помещик вышел к ним на крыльцо. Старался держаться отстраненно.

— Я Вас понимаю, — прокомментировал его кислую мину капитан Гропиус. — К сожалению, мы стоим тут перед вами как захватчики, оккупанты. И все же мы цивилизованные люди.

Они хотели купить древесину, много древесины. Помещик Попельский сказал, что займется доставкой дерева, хотя в глубине души не собирался отрываться от Игры. На этом весь разговор оккупантов с оккупируемым кончился. Помещик вернулся к Игре. Он радовался, что уже стал собакой и может теперь перейти на другое поле.

На следующую ночь Помещику снилось, что он читает инструкцию Игры. Слова прыгали перед его спящим взглядом, ведь та часть Помещика, которая видела сон, не была скора в чтении.

Второй мир сотворил юный Бог. Он был еще неопытный, поэтому в мире этом все бледное и невыразительное, а вещи гораздо быстрее рассыпаются в прах. Война длится вечно. Люди рождаются, отчаянно любят и вскоре умирают внезапной смертью, которая находится повсюду. И чем больше жизнь приносит им страданий, тем сильнее они хотят жить.

Правек не существует. Он и не возникал, потому что по земле, где кто-нибудь мог заложить его, беспрестанно тянутся с востока на запад орды оголодавших войск. Ничто не имеет названия. Земля дырява от бомб, обе реки, больные и израненные, несут замутившуюся воду, и их трудно отличить одну от другой. Камни рассыпаются в пальцах голодных детей.

В этом мире Каин встретил на поле Авеля и сказал: «Нет ни закона ни судьи! Нет никаких потусторонних миров, никакой награды для праведников и никакого наказания для злодеев. Этот мир не создан в любви, им не правит сочувствие. А иначе как твоя жертва оказалась принята, а моя отвергнута? Что Богу от мертвого ягненка?» Авель ответил: «Моя была принята, потому что я люблю Бога, а твоя отвергнута, потому что ты его ненавидишь. Такие, как ты, вообще не должны жить». И убил Авель Каина.

Курт увидел Правек из грузовика, в котором привезли солдат Вермахта. Для Курта Правек ничем не отличался от других чужих деревень, которые они проезжали в чужой враждебной стране. В свою очередь, эти деревни немногим отличались от тех, что он знал по отпуску. Разве что улицы у них были уже и дома беднее, а еще эти смешные деревянные колченогие заборы и беленые стены. Курт не разбирался в деревнях. Он был родом из большого города и тосковал по городу. В городе он оставил жену и дочку.

Они даже не пробовали устроиться на постой в крестьянских домах. Зареквизировали сад Херубина и начали сооружать себе деревянные бараки. В одном из них должна была быть кухня, которой заведовал Курт. Капитан Гропиус забирал его вездеходом в Ешкотли и во дворец, в Котушув и в окрестные деревни. Они покупали древесину, коров и яйца по очень низким ценам, которые устанавливали сами, или вообще не платили. Тогда Курт видел эту враждебную покоренную страну вблизи, оказывался с ней лицом к лицу. Он видел корзинки с яйцами, выносимые из сарайчиков, со следами куриного помета на кремовой скорлупе, и мрачные неприязненные взгляды крестьянок. Он видел неуклюжих тщедушных коров и удивлялся той нежности, с которой за ними ухаживали. Видел кур, копающихся в кучах навоза, разложенные на крышах яблоки для сушки, круглые хлебы, выпекаемые раз в месяц, босых голубоглазых детей, пищащие голоса которых напоминали ему о дочке. Но все это было чужим. Может, дело в примитивном и резком языке, на котором здесь говорили, может, в чуждости черт их лиц. Временами, когда капитан Гропиус вздыхал, что следовало бы всю эту страну сровнять с землей и на ее месте построить новый порядок, Курту казалось, что капитан прав. Было бы здесь чище и лучше. В следующий раз ему в голову приходила невыносимая мысль, что он должен вернуться домой, оставив в покое эти просторы песчаной земли, этих людей, коров и короба с яйцами. По ночам ему снилось белое и гладкое тело жены, и все в этом сне пахло чем-то родным, безопасным, совсем не так, как здесь.