Правек и другие времена - Ольга Токарчук

— Прочитай, что здесь написано, — она показала пальцем подпись под мухомором.

— Аманита мускария. Мухомор красный.

— Откуда ты знаешь, что здесь это написано?

— Складываю буквы.

— Какая это буква?

— А.

— А? И ничего больше? Только А?

— Это Эм.

— Эм.

— А вот это — Эн.

— Научи меня читать, Изек.

Итак, Изыдор учил Руту читать. Сначала по поваренной книге Миси, потом принес старый календарь. Рута быстро схватывала, но ей так же быстро становилось скучно. К осени Изыдор научил Руту почти всему, что знал сам.

Однажды, когда он ждал ее в рыжиковой роще и рассматривал календарь, на белые страницы упала большая тень. Изыдор поднял голову и испугался. За Рутой стояла ее мать. Она была большая и босая.

— Не бойся меня. Я знаю тебя очень хорошо, — сказала она.

Изыдор не откликнулся.

— Ты умный мальчик. — Она села перед ним на колени и дотронулась до его головы. — У тебя доброе сердце. Ты далеко зайдешь в своих странствиях.

Уверенным движением она притянула его к себе и прижала к груди. Изыдора парализовало оцепенение или страх, он перестал думать, словно бы уснул.

Потом мать Руты ушла. Рута ковырялась в земле палкой.

— Она тебя любит. Всегда спрашивает о тебе.

— Спрашивает обо мне?

— Ты даже не знаешь, какая она сильная. Она поднимает большие камни.

— Никакая баба не может быть сильнее мужика. — Изыдор уже очнулся.

— Она знает все тайны.

— Если бы она была такая, как ты говоришь, то вы жили бы не в развалившейся халупе в лесу, а в Ешкотлях около рынка. Она ходила бы в туфлях и платьях, у нее были бы шляпы и кольца. Тогда она и вправду была бы важная.

Рута опустила голову.

— Я тебе покажу кое-что, хотя это тайна.

Они направились за Выдымач, миновали молодой дубняк и шли теперь березовыми перелесками. Изыдор никогда раньше там не был. Наверное, они были очень далеко от дома.

Вдруг Рута остановилась.

— Это здесь.

Изыдор огляделся, удивленный. Вокруг росли березы. Ветер шелестел их тонкими листьями.

— Здесь граница Правека, — сказала Рута и вытянула перед собой руку.

Изыдор не понял.

— Здесь кончается Правек, дальше уже ничего нет.

— Как это — ничего нет? А Воля, а Ташув, а Кельце? Тут где-то должна быть дорога на Кельце.

— Нет никаких Келец, а Воля и Ташув относятся к Правеку. Здесь все заканчивается.

Изыдор засмеялся и крутнулся на пятке.

— Что ты за глупости рассказываешь? Ведь некоторые люди ездят в Кельце. Мой отец ездит в Кельце. Они привезли Мисе мебель из Келец. Павел был в Кельцах. Мой отец был в России.

— Им всем это только чудилось. Они отправляются в дорогу, доходят до границы и здесь замирают. Наверное, им снится, что они едут дальше, что есть Кельце и Россия. Мать показала мне однажды таких окаменевших людей. Они стоят на дороге в Кельце. Они неподвижные, у них открыты глаза, и выглядят они страшно. Словно умерли. Потом, через некоторое время, они просыпаются и возвращаются, а свои сны принимают за воспоминания. Вот так все это выглядит.

— А теперь я тебе что-то покажу! — крикнул Изыдор.

Он отступил на несколько шагов и побежал в сторону места, где, по словам Руты, была граница. Потом вдруг остановился. Сам не зная почему. Что-то здесь было не так. Он вытянул перед собой руки, и кончики пальцев исчезли.

Изыдору казалось, что он раскололся посередине на двух разных мальчиков. Один из них стоял с вытянутыми вперед руками, которым явно не хватало кончиков пальцев. Другой мальчик был рядом и не видел ни первого мальчика, ни тем более отсутствия пальцев. Изыдор был двумя мальчиками одновременно.

— Изыдор, — сказала Рута. — Возвращаемся.

Он очнулся и положил руки в карманы. Его двойственность постепенно исчезла. Они двинулись обратно.

— Эта граница идет сразу за Ташувом, за Волей и за чертой Котушува. Но никто не знает точно. Эта граница может рождать готовых людей, а нам кажется, что они откуда-то приехали. Больше всего меня пугает, что нельзя отсюда выбраться. Словно ты сидишь в горшке.

Изыдор не откликался всю дорогу. И только когда они вошли на Большак, он сказал:

— Можно собрать рюкзак, взять еду и отправиться вдоль границы, чтобы ее исследовать. Может быть, где-то есть дырка.

Рута перепрыгнула через муравейник и повернула назад к лесу.

— Не беспокойся, Изек. Да зачем нам какие-то другие миры?

Изыдор видел, как ее платьице мелькнуло между деревьями, а потом девочка исчезла.

Странно, что вневременной Бог являет себя во времени и его метаморфозах. Если не знаешь, «где» находится Бог — а люди часто задают такие вопросы, — нужно посмотреть на все то, что движется и изменяется, что не умещается в форме, что колеблется и исчезает: на поверхность моря, на танец солнечной короны, на землетрясения, на дрейфование континентов, на таяние снега и пути ледников, на реки, плывущие к морям, на прорастание семян, на ветер, высекающий скалы, на развитие плода в животе матери, на морщины у глаз, на разложение тела в гробу, на созревание вин, на грибы, растущие после дождя.

Бог — в каждом процессе. Бог пульсирует в метаморфозах. Он то есть, то вдруг его стало меньше, а иногда его и вовсе нет. Ибо Бог проявляется даже в том, что его нет.

Люди — которые ведь и сами являются процессом — боятся того, что непостоянно и переменчиво, поэтому они выдумали нечто, чего не существует, — неизменность. И решили: то, что вечно и неизменно, является совершенным. Так они приписали неизменность Богу. И тем самым утратили способность понимать его.

Летом тридцать девятого года Бог был во всем, что вокруг, поэтому происходили вещи необычные и редкие.

В начале времени Бог сотворил все те вещи, которые только возможны, хотя сам он — Бог вещей невозможных, тех, что или не происходят вообще, или происходят очень редко.

Бог явил себя в ягодах величиной со сливу, которые зрели на солнце прямо перед домом Колоски. Колоска сорвала самую спелую, протерла платочком синюю кожицу и в ее отражении увидела другой мир. Небо в нем было темное, почти черное, солнце, подернутое дымкой и далекое, лес выглядел скоплением голых палок, вбитых в землю, а земля, пьяная и шатающаяся, болела от дыр. Люди соскальзывали с нее в черную пропасть. Колоска съела эту зловещую ягоду и почувствовала на языке ее терпкий вкус. Она поняла, что должна сделать запасы на зиму, большие, чем обычно.