Заклятие Лусии де Реаль - Иван Головня

– Как здорово! – по-детски восторженно восклицает Мона, запрокинув голову и подставив лицо ветру. – Плыть бы вот так целую вечность! Ни о чем не думая, ни о чем не заботясь. А, Эдвин?

– Мона, ты – фантазерка! – снисходительно усмехается парень. – А вообще ты права: что может быть лучше плавания под парусами? Только на паруснике можно ощутить всю прелесть путешествия по морю.

Упругий ветер тихо насвистывает свою нескончаемую заунывную песню в снастях, он осторожно шевелит волосы на головах Моны и Эдвина, приятно освежает их лица и шеи. Стоящее в зените солнце, хоть и жарит вовсю, но из-за близости воды не кажется таким горячим, как на суше. В полуденной дымке медленно тает позади Морион, все меньшим становится маяк, белеющий неподалеку от входа в бухту на рыжем холме.

Справа по борту вырастает из воды небольшой остров Пуло – излюбленное место отдыха морионцев. Остров знаменит своим гигантским тысячелетним платаном, под кроной которого могут укрыться от солнца или дождя несколько тысяч человек. Издали платан похож на огромный зеленый холм, насыпанный по чьей-то прихоти посреди острова.

Миновав остров, шхуна берет курс на запад. Оставшийся за кормой Пуло погружается назад в море. Теперь с трех сторон шхуны безбрежное, покрытое мелкой рябью море и только слева в мерцающей голубой дымке виднеется отдаленный берег полуострова. Эдвин и Мона переходят к левому борту.

Компания Рекса, которую, похоже, не интересует ничто, усевшись кто на чем горазд в тени фока, режется в карты. Оттуда то и дело доносятся крепкие словечки или соленые шутки вперемешку со взрывами ненатурального хохота.

Матросы – на шхуне их помимо шкипера пятеро, – повернув и укрепив паруса, собираются на корме вокруг рябого парня с гитарой. Взяв певучий аккорд, парень наклоняет голову и какое-то время прислушивается к затихающим звукам. Затем, лихо встряхнув бронзовой шевелюрой, с размаху бьет по струнам гитары, отозвавшейся бравурным аккордом, и неожиданно высоким сильным голосом запевает:

Не ворчи, океан, – все равно

Не боимся мы норда у Силли.

Побратались мы с ветром давно –

Мы не шторма боимся, а штиля.

Остальные матросы, покачиваясь в такт ритма песни, дружно подхватывают припев:

Наливай полней бокалы

Старым искристым вином!

Гульнем, чтоб пекло задрожало.

А потом – хоть и на дно!

Матросы еще тянут последнюю ноту припева, а солист уже начинает новый куплет. Поет он раскованно, задорно, бесшабашно, будто и в самом деле бросает вызов океану:

Ветер в снастях, беснуясь, свистит,

Он, как музыка, слух наш ласкает.

Шхуна птицей по морю летит

И форштевнем волну рассекает.

И снова, как бы соревнуясь с запевалой, матросы дружно налегают на припев. А тот, дождавшись окончания припева, подмигивает в сторону стоящего у штурвала Джино Росси и с еще большим вдохновением продолжает:

Капитан наш – парень еще тот!

Он не станет брать в бурю гитовы.

Нипочем ему сам морской черт –

Мы за ним на край света готовы!

Подбоченясь и лихо встряхнув головой, припев вместе с матросами подхватывает шкипер. Его резкий, с хрипотцой голос придает песне новую окраску – надрывную и бесшабашную. Над морем, заглушая свист ветра в снастях, разносится:

Наливай полней бокалы

Старым искристым вином!

Гульнем, чтоб пекло задрожало,

А потом – хоть и на дно!

Даже шумная компания Рекса притихла и с интересом поглядывает на корму. Один Вилли снисходительно улыбается, давая понять, что ему приходилось слышать и не такое.

– Браво! – восхищенно выкрикивает Мона и громко хлопает в ладоши.

Рябой матрос отводит руку с гитарой в сторону и театрально склоняет голову.

– Гран мерси, прекрасная незнакомка! По всему видать, что вы по-настоящему любите море, – говорит он и, подмигнув в сторону Эдвина, добавляет: – И моряков.

Вскоре вдали по левому борту показывается затиснутый между бурыми холмами высушенный солнцем рыбачий поселок с необычным названием Аста. Его домики с красными черепичными крышами и ослепительно-белыми стенами кажутся игрушечными. В крошечной бухте покачиваются на зеленой воде крошечные пестрые кораблики. И поселок, и бухта необыкновенно живописны. Они так и просятся на полотно художника. Вдали за поселком, словно повиснув в воздухе, синеют щербатые вершины хребта Тангерин.

К вечеру люди Рекса, разморенные жарой, ромом и картами, укладываются на палубе, подстелив под себя одеяла. И только Рекс, раскинув ноги и задрав кверху подбородок, дремлет в старом кресле-качалке.

На юго-западе открывается окутанный сизой дымкой маяк мыса Фрир. Издали он похож на поставленный «на попа» цилиндр. И только по мере приближения приобретает очертания изящной средневековой башни и оранжевую окраску.

Из-за мыса, толкая перед собой ватный ком пены, появляется белый пароход с красной ватерлинией и наклоненными назад трубами, которые придают его силуэту эффект стремительности. Пароход делает широкий полукруг, разворачиваясь в сторону Мориона. За его кормой тянется длинный пенистый след.

– «Александр Грин»! – уважительно произносит Джино Росси, приблизившись сзади к сидящим на планшире фальшборта Моне и Эдвину. – Возвращается из Зурбагана.

И будто в подтверждение слов шкипера, пароход, прокашлявшись, гудит громко и радостно. Кажется, он дает всем знать, что возвращается из чудесного края, где белые города, бирюзовое небо, ослепительно-яркое солнце и красивые жизнерадостные люди.

– Он самый, – соглашается со шкипером Эдвин, тоже узнавший знакомые очертания парохода, и, помолчав, добавляет с нотками сожаления в голосе: – Жаль, что Грин его не увидит никогда. Как он, наверное, был бы рад, что сегодня его именем называют корабли…

Александра Грина Эдвин любит с детства. Первая же попавшаяся в его руки книжица в темно-синей обложке – «Избранное» – очаровала и заставила его навсегда увлечься этим обладавшим редкостным даром неудержимого воображения писателем, который силой присущего ему удивительного таланта создал свой, совершенно не похожий на другие светлый и прекрасный мир. Книги Грина обладают необъяснимой магической силой. Достаточно раз прочитать любую из его книг, чтобы после этого хотелось читать ее еще и еще раз, возвращаться к ней постоянно, словно это стихи любимого поэта. Хочется снова и снова посещать чудесные гриновские города, белые и чистые, будто родившиеся из морской пены, полные ярких красок и красивых женщин; хочется вновь и вновь видеть гриновское море с его тающей в голубой дымке далью, которое бороздят пропахшие солью и ветрами стройные парусники, похожие издали на стремительно летящих над самой водой белых птиц; не покидает желание ощутить на своем лице упругий, гудящий в парусах морской ветер, который приносит порой откуда-то издалека пряные запахи далеких южных стран; тянет, наконец, встретиться с гриновскими героями, людьми благородными и смелыми, готовыми в любую минуту прийти на помощь товарищу или стать на защиту слабого. Книги Грина тревожат сердце и будоражат воображение, от них трудно оторваться, как трудно закоренелому курильщику избавиться от своей вредной привычки. В гриновских книгах Эдвин открыл для себя одно удивительное свойство: каким бы мрачным не было иногда настроение, стоит лишь открыть наугад любой его роман или рассказ и прочитать страницу-другую, как тотчас окружающий мир начинает меняться – он вновь, будто по мановению волшебной палочки, расцветает яркими красками и наполняется благоухающими запахами, и от этого на душе становится светло и спокойно, по-прежнему хочется жить, любить людей и быть любимым…