Любовь убитой Снегурочки - Дарья Кожевникова

– В общем, одного местного шакала вы с собой и захватили, – догадалась Тамара, так как Егор, взглянув на камин, поднялся, чтобы подкинуть в него еще одно полешко.

– Да, в тот раз нам не повезло, – кивнул Егор, возвращаясь на место. – Раньше этот человек был вроде и неплохой, и проверенный, но ведь люди меняются, а вербовщики активно берутся им в этом помочь. Да и при виде того самородка, я тебе честно скажу, у любого дыхание перехватывало, и ум был за разум готов зайти, у кого от радости, а у кого от жадности. Золотая лихорадка – это та еще штучка, с ней шутки плохи! Но парень был завербован заранее, и с собой у него была рация, работающая на определенной волне – телефоны там, сама понимаешь, не действуют, и даже спутниковая связь есть далеко не всегда. А рация – она как была, так, наверное, и останется еще на много веков. Потому что на относительно небольших расстояниях это самое надежное средство, и в тот раз рация тоже не подвела мерзавца, будь она неладна. Вызванные шакалы подобрались к нашему лагерю ночью, спеша опередить вызванный мною вертолет, который должен был прилететь за находкой. Тот по злому стечению обстоятельств сразу вылететь не смог – у нас так всегда, пока эти проклятые чиновники раскачаются… Зато бандиты срабатывают так оперативно, что впору их на преподавательскую деятельность звать, все к тем же чиновникам, чтобы делились опытом. На вертолете, правда, тоже не смогли, приехали на вездеходе. Оставили его подальше и подкрались к лагерю пешком. Их было трое – обычно они и не ходят большими группами, чтобы потом добычу на всю толпу не делить. Да и нет им нужды сбиваться в большие стаи: перевес сил все равно будет в их пользу, потому что подбираются внезапно к уработавшимся за день людям и вооружены под стать своему занятию: если у нас были одна охотничья двустволка да винтовка, то у них у каждого по автомату. Подкравшись, они одной очередью сразу сняли парнишек-часовых: я после того, как мы нашли самородок, предвидел, что у нас могут возникнуть неприятности, и хоть какую охрану, но все-таки выставлял. Вот только, жаль, проку от нее оказалось немного, потому что шакалы уже заранее знали, кто где стоит. Остальные, конечно, тут же проснулись от выстрелов, но, уставшие с вечера словно собаки, пока сообразили, что происходит… Больше половины из нас, наверное, так и не успели ничего понять. А те, кто понял, тоже недолго задержались на этом свете: шакалы никогда не оставляют живых свидетелей, правило у них такое. Я знал об этом, хотя в самом начале и была у меня такая попытка: вступить с ними в переговоры и – пусть подавятся! – отдать им самородок в обмен на жизни ребят. Однако не смог ничего предпринять: началась настоящая бойня, в которой невозможны никакие переговоры, и до сознания убийц было не достучаться, хоть заорись. Владька, хозяин винтовки, успел сделать всего пару выстрелов, как его тоже скосили очередью, вслепую, прямо через палатку: патронов шакалы не экономили. Двустволка вообще ни разу не выстрелила, хотя стояла заряженная: засланный к нам шакаленок первый за нее схватился, и никто ему не помешал, потому как еще не знали мы о его предательстве. Я и сам решил, что пусть: местные с детства все охотники и стреляют гораздо лучше нас, приезжих. Однако он не стал стрелять, он ее отнес «на ту сторону», куда и сам же переметнулся. В общем, не прошло, наверное, и пары минут – в такой ситуации время неадекватно воспринимается, – как весь наш лагерь оказался словно ураганом изорван, а перед бандитами, под дулами автоматов, стояли в рядок всего три человека, которые уцелели лишь потому, что их намеренно не стали убивать: я, Василич, мой помощник, и Олежка, недавний выпускник геологического. Это была его первая экспедиция. Он был ранен, но держался молодцом.

– Так кто тут из них главный? – обратился пришлый шакал к местному шакаленку, разглядывая всех нас по очереди.

– Вот он. – Тот показал на меня.

И не успели мы с Олежкой даже глазом моргнуть, как нас уже стало двое: короткая очередь – и Василич упал, будто перерубленный. Олежка, умница, и теперь не дрогнул, хотя мы оба понимали, что нам тоже осталось недолго. Я уже злорадствовал в душе, представляя себе, как они обломятся, когда добьют нас, но так и не найдут самородка: подражая некоторым профессиональным золотоискателям, я спрятал свой главный трофей за пределами лагеря. Но тут мысль, что я мог это сделать, видимо, пришла в голову и главарю. Он оглянулся на шакаленка:

– Ты знаешь, где самородок? Принеси!

– Сейчас! – Тот подобострастно кинулся в мою палатку, переворошил там обрывки-осколки и, высунувшись, крикнул надтреснутым голосом:

– Его нет!!!

– Я так и думал. – Главарь навел на меня автомат и потребовал: – Самородок!

Я ему рассказал, где он может его поискать, хотя не факт, что найдет. За это схлопотал прикладом по зубам, а пока пытался после удара снова принять вертикальное положение, шакаленок что-то зашептал на ухо главарю. «Что-то»! Да конечно, он знал, что я к Олежке очень тепло отношусь! С моей легкой руки за ним и прозвище закрепилось Сынок. Введенный в курс дела, главарь перенацелил автомат с меня на Олежку – и снова заговорил:

– Ты, конечно, понимаешь, что вам обоим тоже конец, но умирать ведь можно по-разному. Я у тебя на глазах буду мочалить этого пацана медленно и со вкусом. – И он расписал мне, как именно. Олежка, разумеется, тоже все это слышал. Пытался держаться героем, но побледнел здорово. Летние ночи на севере коротки, так что все уже было прекрасно видно. Хотя, может, он это так и от раны тоже. А я вот – только от угроз. Самое жуткое было то, что в голосе главаря не звучало никакой злобы. Он просто информировал меня, холодно, по-деловому. И я ни на минуту не сомневался в том, что он все это сделает, не меняясь в лице. В том числе и привяжет еще живого парня к своему вездеходу, и проволочет его по камням вдоль реки, острым как бритва. Чем больше я его слушал, тем сильнее сомневался в том, что передо мной вообще стоит человек. А под конец не выдержал, процедил:

– Подавись! – и пошел, не оглядываясь, к своему тайнику.

– Егор Александрович, нет! – крикнул мне вслед Олежка. У меня так внутри все и оборвалось: я вдруг подумал, что за эти слова его пристрелят прямо сейчас. И хотя я знал, что чуть позже это неизбежно случится с нами обоими, но все равно это было невыносимо – ждать, что вот он наступит, этот момент. Однако бандиты не стали спешить, ведь у них в руках еще не было самородка, а значит, еще не отпала необходимость мне угрожать. И тут во мне словно что-то перемкнуло. Я вдруг подумал: «Какого черта?! Ведь все равно умирать!» Оглянулся, вроде как на Олежку. Он, оказывается, плелся следом, хотя каждый шаг давался ему с огромным трудом. Бандиты не обращали на него внимания, оставив далеко позади: на какое-то время я стал для них главной фигурой. Да и что бы он смог сделать? Раненый, безоружный против них четверых? Ни напасть, ни убежать. Меня такое невнимание очень даже устроило. А я вот успел оглядеть бандитов весьма и весьма внимательно.

Получив тычок прикладом в спину, чтобы поторапливался, я снова двинулся вперед, даже быстрее, чем раньше, якобы избегая очередного удара, а на самом деле – чтобы увеличить дистанцию между нами с Олежкой и всеми бандитами. Подошел к подходящему местечку, не к тайнику, мимо которого мы уже проскочили, а к небольшой такой расколовшейся скале с россыпью породы у подножия. Оглянулся, чтобы еще раз проверить, кто где стоит. Нагнулся, поднял увесистый кусок породы, обнажая нижний край трещины. Бандиты так и подались вперед, думая, что я открываю тайник и сейчас они увидят самородок. А дальше это был уже словно и не я. Возгласом «Вот он, здесь!» я заставил их на миг забыть обо всем, а сам тут же ударил стоявшего ближе всех главаря острым сколом породы прямо в висок. Хрустнуло, и в тот же миг, он еще и упасть не успел, я выхватил у него из-за пояса нож и метнул во второго, попав ему прямо в глаз – ножи меня когда-то, еще студентом на практике, учил метать один старый и очень умелый охотник. Настолько умелый, что пушнину мог добывать без единого выстрела. Только он никогда не думал, что мне это умение пригодится, чтобы людей убивать. Так просто, меткость мы с ним развивали да твердость рук… Тут шакаленок, первым сообразив, что происходит, пальнул в меня из ружья, сразу из обоих стволов. Я в этот момент как раз на него и хотел кинуться, чтобы придушить эту гниду, да споткнулся о тело главаря. Именно про такую молниеносную синхронизацию событий и можно сказать: судьба. Я должен был получить весь заряд в грудь и лицо, но он прошел надо мной, по большому счету сняв у меня, у едва не упавшего, только кожу со спины. Болью так обожгло, что я, так и не разгибаясь, ломанулся дальше, вперед, целя головой шакаленку в живот – ни на что другое ни времени, ни мыслей у меня уже не было. Тот перехватил ружье двумя руками и хотел меня им оглушить, как дубиной. Но даже вскинуть его не успел, как я по инерции сам на него напоролся и, крепко получив поднимаемым прикладом по морде, уже второй раз в этот день, откинул его назад, вместе с хозяином. Прямо на дуло автомата, который вскинул последний бандит. Очередь слилась с мокрым шлепком, изрешеченный шакаленок буквально отлетел обратно. Пара пуль досталась и мне, но опять по касательной, словно сам господь меня в этой драке берег. И тут я услышал отчаянное: