Выжившие: Начало - Илья Тамбовцев

что они слишком молодые для такого. Я видел слезы их матерей, приходивших в госпитали. И видел не только там, но и в памяти. Вот, каково матери, когда ее сын, молодой и перспективный юноша, погибает в бою с неизвестными существами за то, чтобы мы не влачили свое существование в мутировавшей оболочке, убивающей все живое? Это и гордость за своего сына, он ведь боролся за мирную и тихую жизнь, но сильнее этой гордости оказалась ее тень — смерть сына, необратимая и страшная, как для матери, так и для него. Александр Григорьевич часто указывал на то, что все эти потери бессмысленны, так как трупы — разносчики этой болезни, и потом они сами становятся обращенными. Он твердил, что нужно уезжать, а не воевать, ведь зря только людей тратит. Но выехать было практически невозможно. Не хватало транспорта, было слишком много лежачих, которые для всех нас были головной болью, буквально мигренью, если не опухолью. Надо же было их куда-то девать, вывозить из зоны боевых действий, а на это нужен транспорт, безопасный путь и охрана. Ничего из перечисленного не было. Подразделение «Шторма» оказалось взаперти, в кольце можно сказать. И когда Громов решил хотя бы некоторых вывезти, он предложил и мне уехать, якобы в бункере много раненых, которым нужна моя помощь. Я отказался, понимая, что здесь от меня будет больше толку. Когда тебя привезли, здесь осталось четыре врача, и то сейчас только один — я.

— Можете подробнее рассказать о болезни?

— Конечно, могу. Это своего рода умный вирус, берущий живых существ под контроль. Проникая в мозг, он основательно меняет ДНК и перекраивает, так сказать, все. Сначала идет инкубационный период. Он сопровождается интоксикацией, температурой, в общем, ты знаешь, сам видел больных в подвале новой больницы… Ну так вот, на второй стадии, после инкубации, начинаются метаморфозы: удлинение костей скелета, деструктивные изменения в мозге. И третья стадия: изменение цвета глаз, даже я бы сказал, изменение типа глаз, агрессия, животное поведение и индивидуальные мутации. Я лично видел обращенного с несколькими руками, кого-то замечал с шипами на спине, попадались даже те, кто абсолютно лишился лица, и кожа стала похожей на гипс… В общем, это конечная стадия. И прервать эти процессы пока никак нельзя. К сожалению…

Слушая эту лекцию, Олег заметил многие симптомы, которые были у Насти и побледнел. Неужто его девушка станет мутантом? Как бы хотелось, чтобы все обошлось…

— Ну вот, сейчас немного полежишь и покраснение на руках уйдет. Осталось тебе донора найти. — Старик встал и ушел к военным.

Красноватый свет небольшого костра дал возможность осмотреть подвал. Холодные и развалившиеся стены отдавали сырой пылью. На полу были обломки, именно на них была раскладушка. Каменные, шершавые и сухие куски были везде. Потолка видно не было — свет костра не доставал до него. Воздух здесь тоже был холодным и сырым, но только еще отдавал мертвечиной. Это было куда лучше смрада гари и угля, от которого уже тошнило. От него также тяжело дышалось, было ощущение, что легкие полностью забиты сажей и углекислым газом, из-за чего Олег постоянно кашлял, как и все остальные.

Где-то вдали раздался голос Бахтеева:

— …Ладно, я пойду разыщу эту девочку. Орлов, ты за главного. Увидишь чертей, знаешь, что делать. Федор Николаевич, проследите как следует за Олегом, Антоха, в случае чего помогаешь бойцам. Все, удачи, я пошел. Вернусь через тридцать минут, если задержусь, уходите в старую больницу.

Олег уснул, но сквозь сон он слышал разговоры снаружи.

— Который час? — спросил Иванов.

— Третий. Уже скоро утро. А что? — ответил, скорее всего, Головин.

— Десять минут всего прошло. Слышишь? Стрельба со стороны библиотеки? Бахтеев кого-то валит?

— Ага. Стоп?!

На весь город раздался болезненный крик Бахтеева. Раздались галопы по лестнице, бойцы устремились в сторону библиотеки. Остался только Тюменцев — так приказал Орлов. Голоса стихли, в подъезде наступила тишина, только потрескивание костра. Вскоре начали петь пушки «штормовцев». Многочисленные выстрелы не останавливались, яростные очереди и злые крики военных, казалось, были слышны даже в другом городе. Легкий страх посетил Олега. Чья-то тень показалась в проходе подвала. Невысокая, тонкая, женственная тень. Сон, наваждение, реальность? Подросток не понимал в каком состоянии находится. Он попробовал привстать — не получилось. Ноги отнялись, а ощущение в руках походили на помехи в телевизоре, словно всю ночь спал на руках и отлежал их.

Вошла потерявшаяся девочка. В тоненьких белоснежных руках у нее был плюшевый медведь, у которого не было одной лапы. Вместо него был большой белый кусок ваты. Сама игрушка грязная и пыльная. Пластиковые глаза были все в трещинах, а лапы обожжены. Уши, словно откусанные, стояли на голове, которую еле держали три-четыре старые нитки. Вместо зеленой куртки у девочки был черный свитер, шарф отсутствовал, на ногах была синяя летняя юбка и кеды с белыми носками. Бледные и тощие ноги были истерзаны царапинами, пожелтевшими ушибами и ярко-черными синяками выше колена.

Взгляд все тот же бедный и тоскливый. Переполненные страхом голубые глаза были широко распахнуты и выглядели, как неживые. Вместо зрачков, будто все поглощающая бездна. Волосы темно-красные и короткие, челка немного спадала на правый глаз. Девочка учащенно и трудно дышала, словно бежала. Ноги немного подкашивались, а руки дрожали, но при этом она сохранила спокойствие ей свойственное.

Олег запястьем протер глаза. Действительно пропавшая девочка. Вот разговор будет у нее с солдатами… Она прошла к костру и села на колени рядом с Олегом. Обломки на полу впивались в ее колени, оставляя ранки, но девочке было все равно, и никаких признаком боли она не подавала. Подросток за ней внимательно следит. Руки оставили игрушку, положив ее рядом. Глаза опустились и сделались немного прямоугольными, придавая взгляду равнодушия ко всему.

— Ты где была? — прохрипел Олег.

Девочка вздрогнула.

— Я ходила домой… — пропищала она.

— Слышишь выстрелы?

Она прислушалась к стрельбе военных у библиотеки.

— Да…

— Это они ушли тебя искать! Видишь раны?

— Угу… — виновато произнесла девочка и тихо зарыдала.

Объяснять, что за раны, Олег не решился, хотя уже начал говорить. Ему стало жалко ее, и вместо того, чтобы сделать ей замечание, спросил:

— А куда вообще ты ходила? Библиотека — твой дом?

— Нет… Я вообще в другую сторону шла, в другой район. Там я когда-то жила. Тогда родители были еще живы. Я помню, как целыми днями гуляла во дворе, качалась на качелях, а под вечер возвращалась в квартиру, где меня ждал ужин и тепло. Поев, я ложилась спать и включала телевизор, а